Рози и тамариск - [20]

Оказалось, что леди Эвелин умеет сердиться. За те немногие встречи, Эйзенхарт успел удивиться ее самообладанию: леди могла возмущаться, могла бояться его, но делала это… словно вполсилы. Понарошку. Не всерьез. Слишком спокойными были ее глаза в те моменты, просчитывающими ситуацию и отходные пути. Даже сегодня, в начале разговора, она не теряла контроля. Поэтому к тому, что его будут отчитывать с таким пылом, Эйзенхарт оказался не готов. А еще — так, словно он сам не понимал своего счастья…

Счастья притягивать к себе неприятности и умереть молодым, видимо.

Никаких других "даров" своего бездушного состояния Эйзенхарт назвать не мог. Судьба, по его мнению, была концепцией абстрактной, и как другие люди могли утверждать, что он может ее изменить, Эйзенхарт не понимал. Любой мог ее изменить! Свернуть направо, а не налево, выбрать кофе вместо чая, послать все и уехать в Новый свет, в конце концов! Как, обладая свободой выбора, кто-то (кроме Воронов, имевших свои, сложные отношения с Судьбой) мог утверждать, что это — судьба, а вон то — нет? Однако, то, с каким жаром леди Эвелин утверждала обратное, заставляло его поверить, что, быть может, ему говорили правду. И она действительно существовала, Лос, Вирд или как там ее еще называли…

— Мне очень жаль. Я не думал…

— Не думали, — холодно подтвердила леди Эвелин. — Вы вообще ни о чем не думали, когда привезли меня в вороний табор.

— Неправда! Я… — Эйзенхарт осекся, вспомнив, что побудило его взять леди Гринберг с собой к Воронам. — Думал не о ваших чувствах. И не о вашей репутации. Вы правы. Вернее, думал, но как-то не так, видимо. Мне жаль, — в его голосе звучало искреннее раскаяние.

— Если жалеете, то лучше исправьте сделанное, — посоветовала она, успокаиваясь после вспышки.

Виктор спрятал лицо в ладонях и покачал головой.

— Вы знаете о моей ситуации. Я… могу не успеть.

— Успеете, — на его плечо легла затянутая в перчатку рука. — Я верю, что успеете. В конце концов, Ворон не стал бы тратить на вас силы, если бы считал, что у вас нет шансов.

Утешение пришло так неожиданно, что Эйзенхарт даже сначала не понял, что это было.

— Он может ошибаться, — глухо возразил он.

— Нет. Разве вы когда-нибудь слышали, чтобы Ворон проигрывал? Так что у вас еще будет время и спасти деву от проклятия, — она усмехнулась уголками рта, — и разгадать это дело. Между прочим, зачем вы меня сюда пригласили? Думаю, с походом в книжный магазин вы бы справились и сами.

— Чтобы извиниться, — под недоверчивым взглядом Эйзенхарт продолжил, — и спросить вас о вчерашнем вечере. Док хороший человек, но мыслит исключительно стереотипами. Поэтому хотелось бы знать, как вам понравился мистер Грей.

— О, он очарователен, — увидев вытянувшееся лицо детектива, леди Эвелин добавила: — Для психопата, разумеется.

— Вот как?

— Да. Но он не убийца, которого вы ищете. Его и раньше не слишком жаловали, а после смертей леди Лайонелл и мисс Лакруа на него и вовсе косятся как на прокаженного. Даже общество способно понять, что что-то здесь нечисто. Поэтому он не убийца. Самоубийства (мы уже можем называть их убийствами или это еще не доказано?) расстроили его матримониальные планы с леди Тенеррей и лишили многих перспектив. Так что это не он. Is fecit cui prodest.

— Предлагаете искать, кому это выгодно? Думаете, Грея подставляют?

— Или мстят ему.

— Ладно, — согласился Эйзенхарт. — Полагаю, врагов у Грея немало, и подозреваемых мы в таком случае найдем. Тогда второй вопрос. Вы знаете, что такое язык цветов?

— Теперь да, — хмыкнула леди Эвелин. — Язык для тайного выражения чувств, в котором цветам придается определенное значение. Он возник пару десятилетий назад, пришел к нам с востока, хотя, как считают ученые, некоторые из действующих в империи значений могли образоваться от простонародных частушек определенного характера, где названия цветов использовались в качестве эвфемизма для подлежащих цензуре слов, — в качестве примера она с чувством продекламировала одну из частушек.

Эйзенхарт потер покрасневшие щеки.

— А вы любите шокировать окружающих.

— Я нахожу в этом определенное удовольствие, — согласилась леди Эвелин. — Хотя и предпочитаю, чтобы это происходило на моих условиях.

Вообще Эйзенхарт умел читать между строк. И иногда даже этим умением пользовался.

— Дайте догадаюсь, вы про статью в газете?

— И про нее тоже. Нет, мне понравилось, особенно про "привлекательного и таинственного незнакомца" — как подобное описание воспринял доктор, кстати? Однако, боюсь, мой отец это мнение не разделяет.

На минуту оба замолчали, представив себе, на что был способен лорд Гринберг — не в гневе, нет, он никогда не сердился. Однако недовольство его было от этого не менее разрушительным…

— Ладно, вернемся к нашим… цветам, — решительно тряхнула головой леди Эвелин. — Не скажете, откуда такой интерес к ботанике?

— В день, когда умерла леди Лайонелл, мне прислали траурный букет. Потом, когда из окна выпала Коринн Лакруа, я опять получил нарциссы. Одна моя… один мой осведомитель, — быстро исправился Эйзенхарт; леди Эвелин тактично сделала вид, что ничего не слышала, — упомянул, что они означают лживую любовь или как-то так…