Рожок зовет Богатыря - [8]
И далеко в оленьих парках-загонах запел рожок кормача Ивана Крылатова. Он пел, как птица, как необыкновенная птица с золотым горлышком, — протяжно, чуть-чуть печально, повторяя, две или три ноты.
Девочки бежали по зеленым тропочкам через светлую, нарядную ореховую рощу. Поднялись на вершину сопки. Тут на открытом склоне серебрилось овсяное поле. Снова спустились, перепрыгнули через узенький, звонкий ручей… Вот и парк. Дорогу им преградила изгородь.
— Иди за мной, — сказала Катя и побежала вдоль изгороди.
Она приоткрыла маленькую тяжелую калитку, скользнула в щель, пропустила Светлану. Калитка захлопнулась за ними.
Еле касаясь травы, девочки побежали вдоль ручья по склону. Ручеек вдруг разлился в маленькое круглое озеро. Над озером, под большими дубами стоял длинный навес, крытый тесом. Здесь лежали корма — сено, жмых, кукуруза… Сюда приходили олени зимой прятаться от буранов.
Около навеса стояли длинные корыта. Девочки увидели Сережу. Он, деловито нахмурившись, ходил вдоль кормушек, разравнивал корм, отгонял воробьев и лесных горлиц, которые, заслышав рожок, стаями прилетали сюда обедать. Отец его и Кати, Иван Васильевич Крылатов, играл на рожке. И все это — и навесы с крышами, подкрашенными солнцем, и кормушки, и нахмуренный Сережа, и отец с запрокинутой головой и круглым рогом у рта, — все это отчетливо повторялось в пруду вместе с кромкой цветущей травы и куском синего неба.
Девочки уселись на бугорке и притихли. Тайга молчала. Неохватный старый тополь чуть пошевеливал листьями где-то высоко над головами, почти в облаках.
— Ну и дерево! — сказала Светлана. — У нас во Владивостоке таких не бывает. А что, если оно упадет и оленей задавит?
— Этот тополь, наверно, пятьсот лет стоит, а может, и тысячу, — ответила Катя, — и никогда не падал. А теперь вдруг упадет? Да его и не свалишь ничем. Еще тысячу лет будет стоять… — И вдруг замолкла, темные глаза ее радостно раскрылись и стали круглыми: — Идут…
Светлана вытянула шею и даже порозовела от волнения:
— Где?.. Вижу, вижу…
Рожок все играл, все повторял несложный напев: «ту-ру-ру, ту-ру-ру»… Звал оленей: убеждал их, что никакая опасность им не грозит, и даже, наоборот, они найдут здесь хороший обед…
И олени шли. Они выходили из кустов, сторожко поглядывали во все стороны, шевелили ушами, останавливались, поднимая головы, слушали, не решаясь покинуть лесную тень. А рожок все звал, все манил и уговаривал. И олени опять шли, подходили все ближе и ближе. Коричневые влажные ноздри их вздрагивали, они чуяли теплый запах корма. Ярко-рыжие, с белыми пятнышками на спине и светлыми ветвистыми рогами, они вдруг все сразу стали видны на зеленой поляне. Красивое, нарядное стадо появилось из леса.
Иван Васильевич отошел в сторонку: пантачи не любили, чтобы человек стоял возле, когда они едят. Зверь оставался зверем и никак не хотел стать домашним животным и дружить с человеком.
— А где же тот, ваш… Гордец, что ли? — спросила Светлана шепотом.
— Не Гордец, а Богатырь, — также шепотом ответила Катя. — Подожди, придет…
— А как же… — начала было Светлана.
Но Катя сделала ей знак помолчать.
— Сережа! — негромко позвала она.
Сергей не спеша подошел к ним и вопросительно уставился на сестру.
— Вызови нам Богатыря. А? — попросила Катя. — Вот Светлане очень посмотреть хочется. А?
Сережа взглянул на Светлану и кивнул головой. Он взял у отца рожок. Девочки поспешили за ним.
— Аккуратней там! — строго сказал им вслед Иван Васильевич. — В загон не входите!
Сережа, а за ним и девочки вышли из парка оленух и пошли куда-то в глубь леса, вдоль сквозной ячеистой изгороди. Тут было совсем дико: деревья, подлесок, кустарники — все росло, как хотело. И только оцинкованная изгородь, сквозившая среди зарослей, напоминала о том, что все это принадлежит хозяйской руке человека.
Сережа подошел к изгороди, приложил к губам рожок и заиграл «У дороги чибис, у дороги чибис…» Задорная песенка полетела в тайгу.
Богатырь ходил в дальнем углу парка. Он щипал траву, шевеля ушами, прислушиваясь ко всем шорохам и голосам, бродящим в тайге. Здесь было хорошо. Дикие запахи трав и цветущего кустарника леспедецы успокаивали, веселили, манили куда-то все дальше — в заросшие распадки, на вершины сопок, в приволье долин, где буйная трава поднимается до плеч, а иногда и до самых рогов…
Но вдруг в этой зеленой солнечной тишине золотым голоском позвал Богатыря рожок… Олень прислушался, сердито фыркнул. Ему трудно было переносить присутствие людей.
Однако рожок звал, и спокойствие было утрачено. Олень принюхался — запах овса и хлеба почудился ему; этот запах словно доносился вместе с ласковым и настойчивым зовом рожка. Олень фыркнул еще раз и побежал, закинув голову, туда где пел знакомую песенку рожок.
— Ух, какой! — невольно охнула Светлана.
Богатырь подошел гордой поступью, а высоко поднятые панты его, пронизанные солнцем, будто корона, светились на голове.
— Вот какой наш Богатырь! — с гордостью сказала Катя.
— Король-олень! — ответила Светлана. — Я такого в кино видела!
А Сережа, перестав играть, глядел на него влюбленными глазами и молчал. А что говорить? И так видно, что это лучший олень в стаде.
