Рождество в Ноттингеме - [87]

— Познакомьтесь, это Жаклин, жена Стива, а это… — Пат указала на Джанет, гордо подходящую к бабушке, — это еще один ваш внук.

И через полчаса все семеро, включая маленького Фергуса, спавшего на руке Стива, снова сидели за столом, который по мере прибавления гостей становился все более торжественным и праздничным. Стоял гомон от множества голосов, говорящих обо всем сразу и все вместе. Даже прозрачно-белое лицо Жаклин порозовело, и Чарльз, с удовольствием истинного ценителя женственности, уже говорил ей, что такого глубинного материнства в современных женщинах и не встретишь. Действительно, в каждом чуть замедленном округлом жесте, в низком грудном голосе, в тяжелой груди и широких покатых бедрах Жаклин звучала воплощенная мечта о ребенке. Пат сидела рядом со Стивом.

— Да, сейчас она просто прелестна в этой спелости. Но, ты сам знаешь, Стиви, я бы так не смогла. Я сделана из другого теста. — Пат усмехнулась и тряхнула головой, отчего по волосам брызнули золотые в свете свечей искры. Только тут Стив заметил узкую седую прядь.

— Тебе было плохо, Пат? — тихо проговорил он ей на ухо.

— Нет, слишком хорошо. Знаешь, от счастья тоже стареешь. — И невольно выдавая свои мысли, спросила, не выдержав: — Так ты узнал что-нибудь о… о том своем сыне?

Стив посмотрел на нее, внезапно до боли напомнив Милоша.

— Еще бы. Но об этом чуть позже.

А праздник разгорался. Уже были произнесены тосты и за Шервудский лес, и за здоровье королевы, и за новорожденного, и за встречу. Пламя свечей, колеблясь, причудливо освещало лица, в счастливом возбуждении все чем‑то похожие друг на друга. Но Стив начал то и дело поглядывать на часы.

— Разве вы куда-то торопитесь? — удивилась Пат.

— Нет. Тороплюсь не я. — И он улыбнулся.

Приближалось одиннадцать часов — время рождественской звезды. Четвертый баронет встал и потребовал внимания, но, как и в прошлый раз, не успел он начать свой тост, как снизу раздался на этот раз тихий неуверенный стук дверного молоточка, который вряд ли был бы услышан, если б на секунду Чарльз не добился всеобщего молчания. Стук повторился, и молчание стало еще внушительней. Первой, конечно, опять не выдержала Джанет.

— Может быть, это усталый путник? — осторожно спросила она, не обращаясь ни к кому в отдельности. — Надо открыть.

— Господи, чем у тебя забита голова! — вздохнула Селия. — Ну, что же, иди открой.

И Джанет убежала. Но на этот раз снизу не донеслось ни звука. Встревоженная Пат уже хотела было спуститься, но Стив мягко остановил ее:

— Не надо. Подожди. — А Жаклин ласково улыбнулась.

И вот минут через пять, когда всеобщее любопытство уже достигло предела, широкие двери зала распахнулись, и в их резном проеме возникла Джанет, держащая за руку высокого черноволосого юношу.

— Это Милош! — торжествующе провозгласила она. — Еще один мой брат. — И, не в состоянии сдерживать больше восторг, завизжала: — Наконец-то старший! Папа, папочка, как здорово! — Бросив оторопевшего Милоша, она кинулась на шею Стиву.

Старики поднялись с мест, Джанет верещала, Жаклин уже шла навстречу юноше, улыбаясь своей тихой приветливой улыбкой, и лишь Пат, чувствуя, как оттаивает внутри тяжелый ледяной камень, лежавший в ее груди после женевского аэропорта, не отрываясь, смотрела на повзрослевшее родное лицо.

— Ты что, Патти! — тронул ее за плечо Стив. — Это и есть Милош, мой сын. Я тогда же, после нашего разговора, позвонил своим в Женеву, и они в двадцать четыре часа нашли мне этого юного сумасброда. А потом еще проще: я позвонил ему, мы по-мужски поговорили, и я взял с него честное слово, что он приедет сюда на Рождество. Правду я говорю, а, Милош?

— Правду, отец. — Он подошел поближе к Стиву, и Пат увидела, какой любовью загорелись черные глаза!

— Милош… — прошептала она и, встав, заставила себя все забыть и обняла его как родного. — Йованка умерла, но теперь у тебя будут две мамы, — шепнула она ему в закрасневшееся опущенное лицо.

— Спасибо… Спасибо за все, — так же тихо ответил он, еще ниже опуская голову.

— Да, сегодня настоящее Рождество, — подытожил Чарльз, пришедший наконец в себя или, по крайней мере, сумевший скрыть смятение под маской подлинно британского спокойствия. — Происходят настоящие чудеса и рождаются не только младенцы. Давайте же выпьем за ту великую и вечную звезду, что собрала нас сегодня под одной крышей…

— Подожди, папа, — остановила его Пат. — Прежде чем зажжется эта звезда, я хочу, чтобы вы послушали одну песню, которая тоже сыграла немалую роль в том, что мы все сегодня вместе.

В наступившей тишине она медленно прошла к старенькому проигрывателю, сохранившемуся в доме еще со времен ее юности, и бережно поставила маленькую «сорокопятку». И через хрипы и шуршание в старинный зал прорвался бездонный ночной голос:

Веры поверенная высь,

Недоступности одинокий серп,

Невозвратности спутанное руно,

Яблоко утонувшей мечты.

Заклинаю вас заклинанием высшего рубежа,

Заклинаю вас растворением окон в берлогу сна,

Заклинаю вас состоянием целого из частей,

Заклинаю,

Вернитесь.

Многоликость свою явите мне

В лике одном.

Осените меня ликованием древней лани моей,

Опьяните меня любованием лунного колеса,