Рождественское убийство - [18]

— Ничего нельзя трогать, — важно произнес Джордж Ли, — запомните это. Ничего — до прихода полиции. Это очень важно.

— Прошу прощения, — сказал Сагден и прошел вперед, вежливо отстранив в сторону женщин.

Альфред Ли узнал его.

— А, это вы, суперинтендант! Вы появились здесь очень быстро.

— Да, мистер Ли. — Сагден не стал тратить времени на объяснения. — Что все это значит?

— Мой отец, — ответил Альфред Ли, — убит… зверски убит…

Его голос дрогнул.

Магдалена внезапно начала истерически рыдать.

Суперинтендант Сагден спокойно поднял вверх длинную руку и властно сказал:

— Прошу всех немедленно покинуть комнату, за исключением мистера Альфреда… и… э-э… мистера Джорджа Ли.

Один за другим все неохотно отправились к двери. Суперинтендант Сагден внезапно остановил Пилар.

— Прошу прощения, мисс, — вежливо обратился он к ней. — Как правильно заметил мистер Джордж Ли, здесь ничего нельзя трогать.

Пилар с изумлением посмотрела на него.

— Разумеется, нельзя, — резко вмешался Стивен Фарр. — Ей это прекрасно известно.

Игнорируя молодого человека, суперинтендант Сагден спросил:

— Ведь вы, кажется, только что подняли что-то с пола?

— Я? Разве? — Пилар широко раскрыла глаза.

Суперинтендант Сагден внешне оставался вежливым, но в его голосе появились стальные нотки.

— Да, я видел, как вы…

— О!

— Будьте добры передать это мне. Оно сейчас у вас в руках.

Пилар медленно разжала руку. На ладони у нее лежали обрывок розовой резины и маленький деревянный колышек. Суперинтендант Сагден взял их, положил в конверт и засунул в нагрудный карман.

— Благодарю вас.

На мгновенье в глазах Стивена Фарра мелькнуло уважение к реакции суперинтенданта. Казалось, он только сейчас понял, насколько недооценивал этого красавца-полицейского. Затем, вслед за Пилар, он тоже покинул комнату. Затворяя дверь, он услышал официальный голос Сагдена:

— А теперь, прошу вас…

V

— Как приятно посидеть у огня, — заметил полковник Джонсон, подкинув полено в камин и пододвинув кресло поближе к огню.

— Угощайтесь, — добавил он, гостеприимно указывая своему гостю на шкафчик с вином.

Гость вежливо отклонил это предложение и тоже пододвинулся к огню, хотя и придерживался мнения, что приятная возможность поджарить подошвы ног больше напоминает о некоей средневековой пытке, чем позволяет уберечься от сквозняков.

Полковник Джонсон, начальник полиции Миддлшира, мог считать, что ничто не сравнится с огнем в камине, но Эркюль Пуаро считал, что центральное отопление вполне может сравниться с этим огнем и совсем не в пользу последнего.

— Поразительный случай — это дело Картрайта! — задумчиво заметил полковник. — Удивительный был человек! Какие манеры! А когда он здесь появился с вами, мы стали как ручные и готовы были есть прямо из его рук!

Он покачал головой.

— Такого случая у нас больше не будет, — добавил он. — К счастью, отравления никотином очень редки.

— Было время, — вставил Эркюль Пуаро, — когда вы утверждали, что отравления не типичны для Англии, что все это — дело рук иностранцев и не соответствует английской психологии.

— Вряд ли я мог утверждать подобное, — с сомнением возразил начальник полиции. — Сколько было раскрыто отравлений мышьяком! А сколько подобных преступлений еще под покровом тайны!

— Да, вы правы.

— А сколько сложностей возникает при расследовании отравлений! Эксперты обычно противоречат друг другу. Врачи тоже очень осторожны в своих заключениях. Нет уж, если суждено быть убийству (спаси бог, конечно!), то дайте мне прямой случай. Такой, где не возникает никаких сомнений в причине смерти.

Пуаро кивнул.

— Простреленная грудь, перерезанное горло, раздавленный череп? Вы это предпочитаете?

— О, не называйте это предпочтением, дорогой мой друг. Не думайте, что мне нравятся дела об убийстве! Надеюсь, что их у меня больше не будет. Во всяком случае, я уверен, что мы избавлены от них хотя бы на время вашего визита.

Пуаро приосанился.

— Моя репутация… — скромно начал он.

— Рождество, — продолжал Джонсон, — перебивая его, — это время мира и общего согласия. Повсеместного мира и общего согласия.

Эркюль Пуаро откинулся на спинку кресла, сложил кончики пальцев и задумчиво поглядел на хозяина.

— Так, значит, вы полагаете… — пробормотал он, — что Рождество — неподходящее время для преступлений?

— Совершенно верно.

— Но почему?

— Почему? — Джонсон был несколько смущен. — Я же вам только что сказал: это время веселья и хорошего настроения.

— Ах, эти британцы, — пробормотал Эркюль Пуаро, — они такие сентиментальные!..

— Что же из того, что мы такие? — решительно спросил Джонсон. — Что из того, что мы любим старинные обычаи и празднества? Разве в этом есть что-нибудь плохое?

— Плохого нет. Мне ваши праздники даже очень нравятся, но давайте рассмотрим факты. Вы сказали, что Рождество — это время веселья. Это означает — разве не так? — обильное принятие пищи, что ведет к перееданию, а результатом его может явиться несварение желудка, которое, в свою очередь, приводит порой к крайней раздражительности!

— Преступления, — возразил полковник Джонсон, — не являются результатом раздражительности.

— Я в этом не уверен. Рассмотрим теперь вопрос с другой стороны. Во время Рождества царит дух общего согласия. Так «принято», как вы любите говорить. Все старые распри забыты, все, кто был в ссоре, соглашаются еще раз заключить перемирие, даже если это только временно.