Рождественское обещание - [94]

Когда она снова открыла глаза, молодой человек по-прежнему стоял у кровати отца, а потом начал собирать инструменты.

Запихнув их обратно в свою сумку, он помедлил, затем с явной неохотой взглянул на них с матерью. Взгляд его серых глаз скользнул по маме, которая уткнулась искаженным от боли лицом в мокрый от слез носовой платок. Подавив боль в груди, Джулиана посмотрела в мрачное лицо доктора.

Слегка кивнув ему, Джулиана повела мать в примыкающую дамскую спальню, украшенную ее любимым кружевом и лавандой. Заставив маму прилечь, Джулиана склонилась над хрупкой, охваченной горем женщиной и поцеловала ее в лоб.

– Позволь мне поговорить с доктором Хэни, – прошептала Джулиана. – Папа пока жив. Это должно вселять в нас надежду.

Мать закрыла глаза и свернулась калачиком, еще раз всхлипнув.

– Оставь меня, – прошептала она. Обеспокоено прикусив губу, Джулиана повиновалась.

На свинцовых ногах она переступила порог, разделявший комнаты. Мысли, глупые и неуместные, путались у нее в голове. Но все они сходились в одном: папа не мог умереть.

Да, он мог быть первостатейным негодяем, но, несмотря на свою враждебность, она любила его. Пороки и высокомерные требования – в этом он был мастер. И каким-то образом оказалось, что она одновременно презирает их ужасные ссоры и получает удовольствие от будоражащей кровь возможности одержать над ним верх. Не может быть, чтобы Богу было угодно забрать его. Только не сейчас, когда между ними осталось столько нерешенных вопросов и невысказанных чувств. Только не в сочельник.

Проклятие, никто не умирал в сочельник!

Джулиана осторожно закрыла дверь, разделявшую комнаты, и выжидающе посмотрела на сдержанного молодого доктора.

– Мама отдыхает. Теперь вы можете сказать мне, что… – Джулиана изо всех сил попыталась закончить свою мысль, но почувствовала, как слезы поднимаются и комком застревают в горле. Ее слова потонули в соленых потоках горя.

– Боюсь, у вашего отца был серьезный сердечный приступ. Я не могу сказать, когда он поправится и поправится ли вообще. – Доктор Хэни вздохнул. – Это частично зависит от него. И от вас. Пока он должен соблюдать постельный режим. Вы не должны давать ему ничего, кроме бульона и сока в течение этого времени. И никакого бренди!

Радуясь, что получила указания, Джулиана пробормотала:

– Бульон, никакого бренди. Я поняла.

– Если приступ повторится, немедленно пошлите за мной.

В ответ Джулиана неуверенно кивнула:

– Спасибо, что вы приехали. Я знаю, сегодня сочельник…

– У меня нет семьи. – Хэни поднял свою сумку и взглянул на нее печальными глазами. – Сегодняшний день, как и завтрашний, для меня ничем не отличается от остальных. Если вас смущает только праздник, посылайте за мной не раздумывая.

Жалость и забота обожгли ее, словно знойный ветер. На секунду у нее перехватило дыхание. У доктора нет никого, с кем он мог бы разделить этот особенный, почитаемый всеми день? Даже если ему, казалось, было все равно, Джулиане стало по-настоящему жаль его.

– Доктор, почему бы вам не остаться у нас? – мягко предложила она. – Погода ужасная, и у нас полно еды. К тому же вы могли бы остаться рядом с отцом.

Она хотела сказать ему, что никто не должен быть один в Рождество, но что-то подсказало ей, что жалость только заденет его гордость.

Молодой доктор разгадал ее уловку.

– Благодарю вас за предложение, но такая благотворительность на Рождество совсем ник чему. Я привык быть один. Пошлите за мной, если состояние лорда Браунли ухудшится.

Энергично щелкнув каблуками ботинок и взмахнув черным плащом, доктор Хэни вышел из комнаты. Джулиана пристально смотрела ему вслед, в то время как тяжелая грусть проделала брешь в оцепенении, сковавшем ее разум. Он проведет Рождество в одиночестве, даже не задумываясь, должен он работать или нет. Такое положение вещей казалось ей совершенно неправильным.

Тем не менее, она понимала, почему у доброго доктора нет рождественского настроения. Нет ничего тоскливее, чем проводить праздник без любимых. Это все равно, что всадить острое лезвие в и без того одинокое сердце.

Внезапно Джулиана прекрасно поняла это чувство. Ее отец был серьезно болен, мать почти обезумела от горя. Айан больше не разговаривал с ней. У Джулианы совсем не было желания наслаждаться праздником, особенно теперь, когда она не могла не думать о том, что, вероятно, у нее никогда больше не будет возможности снова поговорить с отцом.

Это было первое Рождество, которое она предпочла бы провести в одиночестве, один на один с горем, печалью и разбитыми надеждами на будущее.

Испуганная и подавленная, Джулиана опустилась на плюшевый ковер, вцепившись пальцами в толстые одеяла на постели отца так, что побелели костяшки пальцев, и зарыдала.

К тому времени как Джулиана добралась до кровати, темнота наполнила каждый уголок Харбрука. Убедившись, что отец удобно устроен, и уложив мать спать с помощью порции бренди, она наконец переступила порог своей комнаты.

Часы в коридоре пробили два. Неужели уже далеко за полночь? Расправив напряженные плечи, она признала, что день пролетел так быстро, что, казалось, он длился всего несколько секунд. Неужели только прошлой ночью они с Айаном занимались любовью так нежно, что она готова была поклясться, что чувствует, как тает ее сердце? В остальном день казался вечностью, наполненной болью, предательством и потерями.