Рождественское чудо — 2021 - [29]
Замечтавшись, Акакий едва не стукнулся лбом о дверь. Выпростав кое-как руку из широкого, мехом отороченного рукава, он постучал. Дверь со скрипом отворилась совсем немного, и наружу высунулось узкое лицо с крючковатым носом и глубоко посаженными черными глазами.
— Чегось тебе, милок?
— Антип Акакий Агапович[5], — вежливо представился Акакий, разглядывая кривоносое злое лицо. — Пришел принять чертей либо же зафиксировать их передачу по списку.
— Агась, — кивнуло лицо и пропало в темноте. Из проема, ни на сантиметр не ставшего шире, вырвалось облачко пара, пахнущего травами.
Акакий навалился плечом. Дверь не поддалась, кто-то, видать, точно так же подпирал ее изнутри.
— Откройте именем Синода!
За дверью заворкотало, зашебуршало дурно так, неприятно, вызывая тревогу, дрожь, мурашки по всему телу. Хоть и был Акакий не робкого десятка, да к тому же черт, весь этот дом вызывал у него страх.
— Откройте! — повторил он.
Воркотание и шорохи повторились. Что-то там, внутри дома, происходило, и тревога с каждой минутой только усиливалась. Акакий, продолжая наваливаться на дверь, вытащил из кармана часы и откинул крышку. Время было уже позднее, девять почти. Не совсем еще темное время, не глухая полночь, но так и смерть ведьмачья — дело небыстрое, особенно если упирается колдунья и не желает расставаться со своей силой.
Кто был тот кривоносый? Один из старухиных чертей? Колдун? И что за следы ведут к дому? Кто пришел сюда сегодня по свежему снегу?
Кольнуло неприятное предчувствие. Про Меланью Штук много ходило ерундовых слухов, но в одно Акакий верил охотно: такие, как она, злые ведьмы старой закалки, запросто не сдаются. Кабы не задумала старуха чего дурное…
— Откройте именем Синода! — снова крикнул Акакий, но, как назло, голос его в конце дал петуха. Снова подумалось, как бы сейчас хорошо оказаться дома, подле самовара. А ещё бы хорошо лимонов поесть с мёдом и имбирем, очень для горла полезно. — Меланья Штук! Открывайте немедленно!
Акакий надавил еще сильнее, уже подумывая, а не разбежаться ли ему, чтобы высадить дверь плечом, и вдруг — она поддалась. Молодой черт едва удержался на ногах, но в избу все-таки влетел и сделал несколько неловких шагов по заиндевевшему, скользкому полу. В сенях было темно и тихо. Слишком тихо для дома, где умирает строптивая ведьма.
Акакию за десять лет службы всего два или три раза попадались колдуны, не чтящие законы. В большинстве своем Соседи восприняли их как благо: были те законы справедливыми и очень хорошо защищали и людей, и Соседей. Но все не могут быть довольными, и попадались время от времени те, кто законов новых не чтил, предпочитая жить по старым понятиям. С такими у Синода был разговор короткий. Да и Природа (или какое божество, тут уж каждому по вере его) все рассудила по — честному: те, кто справедливых правил не чтил, страдал от собственной глупости. И ведьма, преступающая закон, вершащая дурные дела, а после не пожелавшая сдавать подвластных ей чертей (служащих-то, между прочим, по честному договору) умирала всегда долго и мучительно. И оттого слишком тихо было в доме.
Акакий сунул руку в карман, достал небольшую табакерку — отцовский подарок, — а оттуда вытащил уголек. Подул на него, и в свете разгоревшемся осмотрел пустые сени. Вода в бочке, поставленной в уголке, успела покрыться тонким ледком. И стены были седы от инея. Ступая осторожно по заледенелому скользкому полу, Акакий дошел до дальней двери, толкнул ее и вошел в светлицу.
Комната была совершенно пуста. Акакий быстро пересек ее и приложил ладонь к печке. Холодная. И на полатях никого. На столе только — нож, старый, домашней ковки, с рукоятью, обмотанной лыком. Такой ведьмы старой школы — вроде Меланьи Штук — использовали, когда нужно им было перекинуться зайчиком или свиньей: втыкали в колоду и прыгали. Нож воткнут был между досками грубо сколоченного стола, сильно накренившийся. На глазах Акакия он задрожал, упал, по столу покатился, а после запрыгал медленно по полу, точно живой. И замер у самого порога.
Меланья Штук умерла. Умерла, чертей не сдав и душу свою не препоручив Синоду для дальнейшего вспоможения. Непогребенная.
— Еретик — это который помрет, а затем ходит… — пробормотал растерянный Акакий.
До Рождества Христова оставалось лишь около суток, а у него бродила где-то по Петербургу новопреставившаяся ведьма-мошенница, и носились вместе с нею аж восемь неучтенных чертей.
В первую минуту Акакий ударился в панику — слыханное ли дело?! — но быстро взял себя в руки. Снял пальто, бросил его на край стола и принялся деловито оглядываться, надеясь отыскать хоть какие-то следы ведьмы. Кроме ножа в доме ничего не было. Его Акакий поднял аккуратно, завернул в платок и убрал за пазуху.
Велико было искушение ото всех бед спрятаться и до самого Рождества держать язык за зубами, а там уж как-нибудь само рассосется. Это Акакий себе запретил. Вражко всяко узнает и уж тогда по головке не погладит. Рога обломает, тут уж как пить дать. Одевшись заново, Акакий опрометью бросился назад, к Инженерному, кое-как разыскав на соседней улице сонного уже извозчика.
