Рождественский поцелуй - [8]

Своими сильными руками он обнял ее за плечи, она смотрела на него снизу вверх, загипнотизированная этим человеком, и его взглядом.

— Я защищаю то, что принадлежит мне. Его глаза пробежали по ее лицу, остановились на губах, перед тем как их взгляды встретились. — Ты моя, Джессика. Ты была моей с того дня, как я впервые увидел тебя. Я не могу сдерживать зверя внутри меня, который тебя требует. Я не могу отбросить потребность защищать тебя. И я должен быть уверен, что у тебя достаточно времени и свободы, чтобы сделать выбор, даже если это будет стоить мне жизни. Но теперь я буду рядом, день в день. Я защищу тебя. И сдерживать голод, который будет сближать нас, невозможно.

Вот почему он принес ей гормоны и таблетки. Новые гормональные препараты давали самкам свободу, они могли наслаждаться жизнью без последствий, которые обычно сопровождали их действия. Кофеин и шоколад усугубляли симптомы зова самок. Возбуждение, потребность спаривания, прикосновения, поцелуи и поглаживания, невозможно было ничего отрицать. Это могло вызывать даже боль. Джессика знала, что для самца воздержание от секса могло стать агонией, если его разлучить с его самкой, не позволять чувствовать ее прикосновения, не заниматься с ней сексом или не знать ее тела.

Она вдохнула, немного вздрогнув, когда подумала об этом.

— А если я не хочу спариваться с тобой? — спросила она.

Его руки упали с ее плеч, затем он снова обнял ее.

— Мы оба знаем, что это не так, мягко сказал он. — В тебе говорит злость, но я тебя не виню за это. Но есть потребности, и есть эмоции. И если бы ты не провела год в заключении, ты бы уже была в моих объятиях. Мы оба это знаем.

— Но я ведь была в тюрьме, Хоук. Она отодвинулась от него, сжимая руками плечи, потом посмотрела на него, и наконец, повернулась к нему лицом. — Ты держался в стороне от меня. Никогда не приходил ко мне.

— Я бы выбрал тебя. Он выдавил эти слова. — Я бы взял тебя, Джесс. Нам нужно было время, чтобы доказать твою невиновность. Я знал, что добровольно ты никогда нас не предашь. Я должен был доказать это.

Удивление промелькнуло на ее лице, удивление, которое она не могла скрыть.

— Ты пытался доказать мою невиновность? — она нахмурилась. — Но, Хоук, я не была невиновной. Мы оба это знаем.

Она предала Стаю. Хоуп, Фейт и Черити чуть не убили из-за нее. Она была ответственна за нападение на Убежище, что могло убить множество из них.

— Ты не была виновной, заявил он голосом, полным решимости. — Джессика, что бы там ни произошло, ты не была тем, кто добровольно выполнял свою часть работы. Сейчас у нас есть доказательство этого факта. Я даже тогда это знал.

— Но ты не потрудился сообщить мне об этом, сказала она с тенью насмешки. — Ого, Хоук. Чего бы тебе это стоило? Записки? Телефонного звонка? Ты мог бы сказать, что до сих пор даешь мне право выбора. Возбуждение подогревал гнев. Потребность против боли, знание того, что она была одна, что он не пришел к ней, заполнило ее до краев. — Ты мог бы сделать хоть что-то, черт побери! Ее голос повысился до крика, когда боль перекрыла все другие эмоции.

— Делая это, я поставил бы под угрозу все расследование, которое я организовал, чтобы доказать твою невиновность, выпалил он в ответ. И хотя его голос оставался низким, спокойным, в нем была власть, что поумерило ее пыл. — Если бы я сделал хоть что-то, я бы рисковал твоей жизнью и уверенностью наших врагов, что ты умрешь и заберешь их секреты с собой в могилу.

— И еще ты думал, что у тебя есть хорошая причина для твоих действий, что я просто легла бы и приняла зов самки как таковой, и у меня не было бы выбора? — парировала она сердито. — Прости, Хоук, но не звучит ли это слишком высокомерно, даже для тебя?

Одна тяжелая черная бровь выгнулась над золотыми глазами в насмешливом недоверии, когда он посмотрел на нее.

— О, да, как глупо с моей стороны забыть о высокомерии Стаи, фыркнула она. — Вы, ребята, просто не знаете пределов, да?

Выражение его лица застыло.

— Животное иногда очень поверхностно, Джесс. Он вздохнул. — Необходимость защищать тебя, быть рядом с тобой сейчас для меня на первом месте. Он скривился, клыки блеснули в уголках его рта, напоминая ей, что он был близок к своим братьям-животным. — Ты моя самка. Все внутри меня требует, чтобы я удостоверился в нашей связи. Я пытаюсь быть разумным. Я пытаюсь быть человеком в этом деле, но мне это сложно дается.

Он пытался быть человеком?

Джессика откинула голову и посмотрела на него снизу вверх, ей вдруг стало любопытно, принадлежит ли она только ему?

Это и пугало ее, и возбуждало.

Этот мужчина, такой большой и смелый, такой исключительный, хотел ее. Только ее. Как только он примет зов самки, у него больше никогда не может быть другой женщины. Инстинкт спаривания будет удерживать его в стороне даже от самой желаемой женщины. Он будет принадлежать только ей одной. Разве у нее когда-либо было что-то, что принадлежало только ей?

— Джессика, его голос был мягким, завораживающим, он приблизился к ней, его большое тело защищало ее тело, он поднял руку и провел тыльной стороной ладони по ее щеке. Этот жест был такой нежный, подавляюще ласковый, у нее чуть не перехватило дыхание. — Я не могу сейчас переложить твою защиту на кого-то другого, предупредил он, его задумчивый тон полоснул ее по сердцу. — Ты слишком важна для меня. Ты слишком много для меня значишь. И часть моей души, которая тебя уже заклеймила, дрожит от страха, что я могу потерять тебя.