Рождественский пёс - [33]

Он приподнял голову Санта-Клауса, Катрин похлопала его по щекам. Аурелиус сделал незадачливому псевдосвятому искусственное дыхание, Катрин проверила его глаза. Через десять минут они привели его в чувство; еще полчаса им потребовалось, чтобы поднять его на ноги и прислонить к стене. После этого ассистент пригласил ассистентку на бокал шампанского.

На следующий вечер он приобрел два билета на концерт. На третий день он повел ее в театр. После театра, за бутылкой выдержанного марочного шампанского он показал ей несколько комнат своего пентхауса общей площадью двести квадратных метров. От удивления Катрин раскрыла рот и захмелела. Он не воспользовался ситуацией, хотя она ничего не имела бы против. Он отвез ее домой и откланялся перед дверью подъезда, хотя она не стала бы возражать, если бы он изъявил желание подняться к ней. Он поцеловал ей на прощание руку, хотя Катрин случалось принимать поцелуи и в менее подходящие моменты. «Это может перерасти в любовь», — подумала она.

Когда Шульмайстер-Хофмайстеры услышали об Аурелиусе, они не поверили своим ушам. Это было в четвертый вечер.

— Пока еще рано строить прогнозы, — сказала Катрин по телефону.

— Золотце, а что он собой представляет? — спросила мать, близкая к инфаркту.

— Мама, что он собой представляет, я расскажу тебе потом, а пока я скажу, что он имеет.

И она перечислила то, что составляло его движимое и недвижимое имущество. Ей самой это было безразлично. Ну, максимум — приятно. Но она знала, в какой зависимости в глазах ее родителей находилась ее ценность (а значит, ценность родительского вклада в ее воспитание) от материального благополучия потенциального зятя. Через пять минут трубку пришлось взять отцу. Матери понадобились обе руки — для благодарственной молитвы к Создателю.

В пятый вечер, в самом дорогом и изысканном ресторане города, за медальонами из косули, четвертым блюдом дегустационного меню, Аурелиус объяснился Катрин в любви. Во-первых, он объяснил ей, что такое любовь. (Употребив множество таких выражений, как «семейный уют», «как за каменной стеной», «шагать по жизни рука об руку», «верность до гроба», «своевременная забота о собственной старости», «генеалогическое древо» и «совместное наследство». Понятие «секс» в его определение любви не входило.) А во-вторых, сообщил, что любит ее.

— А не рано ли еще говорить об этом? — спросила Катрин, радуясь в душе предстоящему сложному десерту.

— В любви не бывает понятия «рано» или «поздно», — ответил Аурелиус, после чего в течение десяти секунд тщательно вытирал губы салфеткой. — Либо она есть, либо ее нет. — Он поднял подбородок, так что спинка его носа оказалась параллельно крышке стола, взял Катрин за обе руки и торжественным шепотом произнес: — И она есть!

В этот вечер они еще долго сидели перед одним из двух его каминов, совместно глядя на огонь. При этом он рассказывал ей о разных частях света. Она с интересом слушала и сама говорила лишь в случае крайней необходимости. Например, во время беседы на тему «бедные и богатые». Он считал, что трудолюбивому человеку в этом мире бедность не грозит. Катрин, не желая разрушать атмосферу гармонии и согласия, привела лишь пять примеров, доказывающих обратное, и назвала несколько африканских стран. В конце концов они сошлись на том, что бедность не грозит трудолюбивому сыну миллионера.

Разница во взглядах обнаружилась и относительно вопроса о внебрачном сексе. Речь о нем зашла в шестой совместный вечер, когда Аурелиус сделал ей официальное предложение руки и сердца. Катрин рассмеялась полукокетливо-полуиронично (с одной стороны, она была польщена, с другой — растеряна) и ласково сказала:

— Ты с ума сошел! Мы ведь даже еще не спали друг с другом.

В том-то и дело, сказал он, именно поэтому он с нетерпением ждет первой брачной ночи.

— Я не могу дождаться этого момента!.. — признался он с искренним выражением лукавства в глазах.

— В ближайшие два года я точно не собираюсь замуж, — ответила Катрин как можно более ласково — насколько это позволял смысл сказанного.

Аурелиус прокашлялся и сунул руку во внутренний карман пиджака, словно хотел достать свой календарь.

— Ну, как говорится, утро вечера мудреней, — ответил он с благородно-сдержанной обидой в голосе и мужественно улыбнулся.

Когда Катрин набрала в легкие воздуха, чтобы спросить, нельзя ли ей переночевать у него, он сказал:

— Ты позволишь мне проводить тебя домой?

— Это было бы очень мило с твоей стороны, — ответила она.

Прощаясь, он вдруг поцеловал ее в губы. Вернее, поцелуем это назвать было трудно, но направление было верным.

Катрин не могла не признаться себе, что ситуация получалась более чем занятная и что Аурелиус своей «первой брачной ночью» добился гораздо большего, чем всей своей врожденной философией и унаследованным комфортом. У нее так и чесались руки соблазнить его. Вернее, у нее чесались руки сделать так, чтобы у него самого зачесались руки соблазнить ее. Это стало ее программой действий на ближайшие вечера, с шестого по десятый. Ничего серьезного — скорее просто развлекательная программа. При выборе подходящих для этой цели туалетов ей впервые бросилось в глаза, сколько предметов гардероба она приобрела не для себя самой.