Рождественские истории. Книга 7 - [2]

Когда Яшка рассказывал мне об истинно христианском поступке этой барыни, он почему-то всё оглядывался вокруг себя, – должно быть, хотел ещё раз поблагодарить добрую душу за щедрую милостыню… И всё торопил меня:

– Айда, айда скорее!..

А мы и без того бежали сломя головы. Я всем существом моим, каждым кусочком иззябшего тела торопился скорее в тепло. Дул ветер, взмётывая снег с дороги и сбрасывая его с крыш; холодные и острые колючки летали в воздухе и сыпались мне за шиворот. Рожу точно ножами скоблило, а шея до того иззябла, что, казалось, стала тоненькой, как палец, и готова была переломиться при неосторожном движении, так что я всё прятал её в плечи, боясь потерять голову. Мы оба были одеты не по сезону, но Яшке было тепло от удачи, а мне, от зависти, ещё холодней…

Я, видите ли, неудачник, чёрт бы меня взял… Один раз в жизни моей мне подарили самовар, да и то с горячей водой, так что, когда я бежал с ним, вода ошпарила мне ногу, и поэтому я недели полторы лечился в тюремной больнице. А другой раз… Ну, да это к делу не относится…

Так вот – бежим мы это с Яшкой вдоль по улице, а он всё мечтает:

– Здорово мы встретим праздник! За квартиру заплатим… Получи, ведьма! Н-да… Водки четверть… Окорок бы? Мм… хорошо бы окорок! У-у! Дорого, поди? Ты не знаешь, как нынче окорока – в цене?

Я не знал. Но я знал внутреннюю цену окорока, и мы решили приобрести его, мы уговорились пойти покупать его в ту лавочку, в которой больше народу. Когда в лавочке тесно от покупателей, значит в ней хорош товар, – ergo (Следовательно. – Ред.), как, бывало, говорили латинцы, можно выбрать вещь по вкусу.

– Позвольте окорок! – кричал Яшка, втискиваясь в толпу покупателей. – Покажите мне окорок… не из крупных, но хороший… Извините, и вы мне тоже саданули в бок… Я очень хорошо понимаю, кто тут невежа… но знаю и то, что здесь с вежливостью невозможно… Я не виновен, что тут неудобно, тесно… Что-с? Я ваш карман щупал? Извините! Это ваша рука с моей встретилась, когда ко мне за пазуху лезла… Я покупаю на деньги, вы на деньги, стало быть, мы оба в одинаковом праве…

Яшка так вёл себя в лавке, точно пришёл покупать целую партию окороков, штук в триста. Я же, пользуясь произведённой им суматохой, скромными моими средствами приобрёл коробку мармелада, бутылку прованского масла и две больших варёных колбасы…

– Ну, вот мы и с праздником! – радовался Яшка. – Попируем!.. – Он подпрыгивал на ходу, громко шмыгал своей «форточкой», как именовался его толстый и широкий нос, а серые глазки его так и сверкали от радости. Я тоже был рад…

Изредка вкусно поесть – большое удовольствие для маленьких людей.

И вот, сударь вы мой, двигаемся мы к дому нашему, а вьюга нас подгоняет. Жили мы в ту пору на краю города, в подвальчике у одной благочестивой старушки, торговки на толчке.

Места у нас в тех краях глухие были, пустынные, бывало, зимой после шести часов вечера на улицах – ни души! А ежели и появится какая-нибудь фигура, так уж душу свою непременно в пятках несёт.

Бежим мы и вдруг видим – человек впереди нас идёт. Идёт и шатается, очевидно – пьяный. Яшка толкнул меня и шепчет:

– В шубе!..

А встретить человека в шубе тем, видите ли, приятно, что у шубы пуговиц нет и очень уж легко она снимается. Идём мы сзади этого человека и видим – человек широкоплечий, росту немалого… Бормочет что-то. Мы соображаем.

Но вдруг он сразу остановился, так что мы чуть ему носами в спину не воткнулись, – остановился, взмахнул руками да как рявкнет здоровеннейшим басищем:

– Я то-от, кого никто-о не лю-юбит…

Точно из пушки выстрелил! Мы оба так и шарахнулись от него. Но уж он заметил нас.

Встал спиной к забору – опытный человек! – и спрашивает:

– Кто такие? Жулики?

– Нищая братия… – скромно ответил ему Яшка.

– Нищие! Это хорошо… Ибо я тоже нищ… духом… Куда идёте?

– В конурку нашу… – сказал Яшка.

– И я с вами! Ибо – куда ещё пойду? Некуда мне… Нищие! Возьмите меня с собой!

Кормлю и пою вас… Приютите меня… приласкайте!

– Зови! – шепнул мне Яшка.

Я слышал в ревущем голосе этого человека ноты пьяные, но слышал в нём и ещё нечто – вой и рёв в кровь расцарапанного больного сердца. У меня есть хорошее чутьё драмы, я в своё время суфлёром в театре служил… И я стал усердно звать к себе этого ревущего человека.

– Иду! Иду к вам, нищие! – гудел он во всю силищу своей широкой груди.

Мы пошли рядом с ним, и он говорил нам:

– Знаете ли вы, кто я? Я есть человек, бегущий праздника! Податной инспектор Гончаров, Николай Дмитрич – вот я кто! У меня дома есть жена, там дети у меня… два сына… и я их люблю… Там цветы, картины, книги… Всё это – моё… Всё – красивое…

Уютно и тепло у меня дома… Вот бы всё, что есть у меня дома, вам бы, нищие… Вы бы долго пропивали всё это… Вы – свиньи, конечно… и пьяницы… Но я – не пьяница, хотя вот – пьян теперь. Я пьян потому, что мне душно… Ибо в праздник – мне всегда тесно и душно…

Вы этого не можете понять. Это – глубокая рана… это – болезнь моя…

Я слушал его с большим любопытством. Мне всегда, когда я вижу большого и здорового человека, думается, что вот этот человек – несчастный есть. Потому что жизнь – не для здоровых и больших людей. Жизнь сделана для маленьких, слабеньких, худеньких, дрянненьких.