Рождённый в сраженьях... - [21]

— Господи, братишка! Приехал! Ну, проходи, проходи. Спасибо, что проводил гостя, Николка. Но урок на завтра всё равно выучи. Спрошу.

Николка шмыгнул носом и подмигнул Слащёву. «Ну, я же говорил, строгая».

Дальнейшие события Слащев воспринимал как статист, выполняющий указания неизвестного режиссера, когда от него самого мало что зависит и остается только следовать сценарию. Это, впрочем, нисколько его не огорчало. Кино получалось интересным. Вечером того же дня, когда после обязательной бани он вместе с хозяйкой ужинал на веранде, пришли знакомиться деревенские авторитеты. Учительница человек в деревне известный. К тому же молодая незамужняя баба. Мало ли какое баловство пришлому в голову взбредет? Но после пары стопок первача за знакомство выяснилось, что пришлый доводится учительнице дальним родственником, что мужик он обстоятельный, серьезный, жизнью битый и зря балаболить не расположенный. На том и расстались, взаимно довольные друг другом. Один из местных, крепкий пятидесятилетний мужик, посоветовал идти прямо к настоятелю — отцу Андрею. Он, дескать, человек понимающий, видавший виды. А пара рабочих рук монастырю лишними не будут.

Потом был монастырь. Но Слащев, в прошлой жизни насквозь городской житель, воспринял его как Монастырь. Именно так, с большой буквы. Не по проходившей тут далёкой ему духовной жизни, а по громадности вложенного в него человеческого труда. "Это сколько же сил, пота и крови решились потратить наши предки, чтобы возвести здесь, в глуши, эти и по нынешним меркам не маленькие строения. Решились, построили, а потом и обороняли постоянно. Значит, считали нужным и важным. Тогда какое же право имеют нынешние «борцы с мракобесием» рушить эти великие сооружения? По какому такому праву? И кем они являются в таком случае? Ну не нравятся тебе попы, взрывать-то зачем? Не тобой построено — не тебе и рушить». Мысли возникали каждый раз, стоило только прикоснуться к древним, выщербленным, местами покрытым мхом стенам. Сколько помнил Слащев, Очкарик, проезжавший этими местами в «то» время упоминал только остатки стен. Что-то, ясное дело, «помогли доделать» фашисты. Но начиналось всё сегодня, сейчас. Именно в это, сейчашнее, время.

Новиков.

В конце января Новикова, наконец, выписали. Выписные документы получал вместе с проездными, вручение наград должно было проводиться в Москве. Путь предстоял не близкий. Скорый поезд Хабаровск — Москва, шел до столицы почти десять дней. Хорошо, что повезло с соседями по купе — все до Москвы, все военные, все по одному поводу. Перед самым отправлением поезда всех пассажиров обрадовали, в связи с вводом в строй нового тоннеля через Урал, время пути сокращается почти на сутки. Лишние свободные сутки в Москве — это здорово! Последние минуты перед отправлением. Суета опаздывающих. Крики носильщиков. Строгие фигуры милиционеров в новеньких синих шинелях. Торопливо выкуренная на перроне папироса, как будто в пути не накуришься. Наконец — звонок станционного колокола и гудок паровоза. Неизбежная суета первых минут, убираются на полку и снова достаются сумки и чемоданы, выкладывается на столик нехитрая дорожная снедь (непонятная ни кому другому российская традиция, словно все садятся в поезд после минимум суточного голодания). Военным проще — всех вещей один тощий чемодан, и к частым поездкам привыкли. Но традиция — великая сила. Не успел поезд пройти выходные стрелки как на столе уже разложена газета, на которой лежит картошка «в мундире», вареные вкрутую яйца, кусок сала, луковица, спичечный коробок с крупной солью. Словом, все как положено. Ну, или почти все. Переглянувшись между собой, командиры, молча, залезли каждый в свой чемодан и на столе дружно встали в ряд четыре бутылки с залитыми сургучом головками. Запотевшие с мороза, верные спутницы российского путешественника. Невольно рассмеялись. Первый лед отчуждения был сломан.

— Майор Никишин. — Первым представился старший по званию. — Командир батареи тяжелых гаубиц.

— Капитан Дудкин. Командир роты.

— Капитан Захаров. Командир эскадрильи.

— Лейтенант Новиков. Командир взвода.

Майор, на правах старшего, сделал приглашающий жест.

— Прошу к столу.

Как известно, дорога сближает даже людей совсем не знакомых. А люди военные, да еще и служащие в одном округе, это можно сказать соседи, земляки. После первых представлений и первых ста грамм, стали вспоминать общих знакомых, места, где служили, события закончившегося конфликта. Конечно все в меру, и выпивки и воспоминаний. Второй день посвятили обсуждению планов, кто и чем будет заниматься в Москве.

Новиков старался использовать представившуюся возможность узнать о том, что творилось в армии, так сказать, из первых уст. Услышанное, вкупе с его собственными знаниями-воспоминаниями, откровенно говоря, не радовало. Технически армия была оснащена как бы ни хуже чем царская. Перевооружение только начиналось. Опять отстали от всяких там Европ лет на двадцать. Однако, не смотря на это, армия не только существовала, она стремительно развивалась и совершенствовалась. Фрунзе проводил реформу железной рукой. Четко и последовательно. Пункт за пунктом. Не было безумных метаний из крайности в крайность. Не было начатых и брошенных на полпути компаний. «Это не Ворошилов! Клим, конечно, был мужик неплохой, но на своей должности явно не тянул. Не мог определить главного, стратегического направления развития армии. Не видел дальше сегодняшнего дня. Поэтому и плодились бесчисленно всякие Тухачевские со своими безумными идеями. А Сталину до поры до времени было просто некогда заниматься еще и этим. Теперь, видимо, другое дело».