Рожденная в огне - [25]

– И не хватает ума, чтобы разбежаться в разные стороны. Или они чересчур богобоязненные и правильные для такого решения. – Рука, лежавшая на могильном камне, дрогнула и потом упала с него, вытянувшись вдоль тела. – Знаешь, по-моему, глупцы куда лучше, чем сознательные страдальцы, которые намеренно приносят себя в жертву. Ладно. Копи деньги, Бри. Прошу тебя. Скоро будут еще. Я займусь этим как следует в Дублине.

– Ты повидаешься с ней перед отъездом?

– Да…

– Мне кажется, она тебе будет интересна. – Роган окунул лепешку в сметану и улыбнулся своей бабушке. – Это незаурядная женщина.

– Что ж, любопытно.

Кристина Суини приподняла седую бровь. Она хорошо изучила внука, знала почти каждый нюанс в его тоне или выражении лица. Однако сейчас не могла бы с уверенностью сказать, что именно он имеет в виду. Поэтому посчитала необходимым уточнить:

– Чем именно интересна?

Он и сам не ощущал ясности по этому поводу и, стараясь собраться с мыслями, начал помешивать чай, ничего не отвечая. Потом сказал:

– Она превосходный художник по стеклу. Ее видение предмета совершенно необычно. А живет в полном одиночестве, Бог знает где, в графстве Клер, в крошечном доме, почти без мебели и все такое. Но тем не менее обстановка там уникальна. Она с головой погружена в работу, однако не любит ее демонстрировать. И это не поза, я чувствую, а совершенно искренняя позиция. Она может быть и грубоватой, и очаровательной – и то, и другое тоже абсолютно непритворно.

– Состоит из контрастов?

– Еще каких!

Он удобно устроился в кресле эпохи королевы Анны посреди красивой гостиной, с чашкой севрского фарфора в руке; голова его покоилась на парчовой обивке кресла. В камине горело спокойное пламя, цветы и лепешки на столе были свежими.

Он любил эти случайные чаепития у бабушки, любила их и она. Покой и порядок, царившие в ее доме, а также достоинство, с которым она держалась, и ее увядающая красота действовали на него умиротворяюще.

Ей было уже семьдесят три года, и он испытывал гордость за себя и за нее, от того, что она выглядит лет на десять моложе. У нее была бледная, как алебастр, морщинистая кожа – но, как ни странно, эти приметы возраста лишь подчеркивали спокойствие лица. Глаза же были по-юношески синие, волосы белые и мягкие, словно первый снег.

Она обладала достаточно острым умом и безошибочным вкусом, у нее было великодушное сердце и превосходное, подчас довольно едкое чувство юмора. Словом, для Рогана, о чем он достаточно часто говорил ей, она была идеальной женщиной. Это ей льстило, даже если она не могла до конца согласиться с ним.

В одном она только огорчала внука, что не всегда могла понять и разделить его профессиональные пристрастия.

– Как идут приготовления к выставке? – поинтересовалась она.

– Неплохо. Но было бы еще лучше, если художник, ради которого я стараюсь, почаще бы отвечал на телефонные звонки. Черт ее побери! – Он справился с раздражением и продолжал:

– Доставленные экземпляры превосходны. Надеюсь, ты придешь на выставку и посмотришь собственными глазами.

– Возможно. – Но ее больше интересовал сам автор, нежели его работы, а потому она спросила:

– Ты, кажется, говорил, что она молодая женщина?

– Кто?

– Ну, эта.., мисс Конкеннан. Я правильно произношу фамилию? Ты упоминал, что она молода?

– По-моему, двадцать с чем-то. Разумеется, молода, и сколько уже успела!

Господи, сведения о ней приходится выуживать из него с большим трудом.

– И, наверное, одевается, как многие сейчас? Вроде той, помнишь? Как ее звали? Кажется, Миранда Уитфилд. Та, что работает по металлу и вся увешана металлическими предметами и разноцветными шарфами?

– У нее ничего общего с Мирандой. – Слава Богу, что ничего общего. Он вспомнил, как та преследовала его своим вниманием и докучала просьбами. – Мисс Конкеннан не вылезает из сапог и хлопчатобумажных ковбоек. А волосы… Словно она стригла их садовыми ножницами. Или вообще никогда не стригла и не причесывала.

– Неприглядная, значит?

– Как ни странно, совсем наоборот. Но в другом смысле слова.

– Мужеподобная?

– Да нет. – Он с некоторым стеснением вспомнил и как будто бы даже вновь ощутил тот огромный чувственный заряд, что угадывался в ней, вспомнил ее мгновенную невольную дрожь от прикосновения его руки. – Нет, – повторил он. – Этого бы я не сказал.

Ага, значит, нужно будет обязательно поглядеть на это чудо, заключила его бабушка, на женщину, которая заставила ее внука так затрудниться при описании ее внешности и характера.

– Мой дорогой, она всерьез заинтересовала тебя?

– Естественно. Иначе бы я не стал подписывать с ней контракт. – Он поймал взгляд бабушки, ее иронически поднятую бровь и ответил тем же движением бровей. – Это же мой бизнес, бабушка. Просто бизнес, ничего больше.

– Я так и поняла. – Усмехаясь про себя, она снова налила ему чая. – Расскажи еще что-нибудь о твоих делах.

На следующий день в восемь утра Роган был уже в галерее. Вчерашний вечер он провел в театре, затем допоздна ужинал с приятельницей. Как обычно, Патриция была мила и обаятельна. Вдова давнего его друга, рано умершего от неизлечимой болезни, она казалась ему почти что родственницей. Они с удовольствием обсудили пьесу Юджина О'Нила – за лососиной с лимоном и шампанским – и расстались после полуночи, довольные друг другом, обменявшись платоническим поцелуем. После чего Роган провел почти бессонную ночь. Однако не легкий завораживающий смех Патриции и не возбуждающий запах ее духов были тому причиной.