Рожденная свободной (трилогия с иллюстрациями) - [144]

Много дней мы наблюдали за ними и были очень обеспокоены, когда малыш с наростом на голове вдруг исчез. Он мог легко погибнуть. Достаточно было нечаянного укуса, чтобы львенок истек кровью, ведь такие наросты обычно изобилуют кровеносными сосудами.

Лендровер и грузовик задержались, и на поиски их вышел трактор. Оказалось, что они прочно застряли. Но продукты удалось спасти и доставить в Серонеру.

Когда погода улучшилась, мы выехали к урочищу, чтобы проверить, как поживает моя машина. С равнины ушли все животные, осталась только чета страусов с семнадцатью страусятами, которые выступали так важно, будто все тут принадлежало им. Правда, нам еще попались полосатые шакалы[22] — вид, который мы раньше не встречали.

Четыре шакаленка играли в прятки в норах покинутого термитника. Эти малыши чистоплотностью не уступают львятам, устраивают себе «уборную» в стороне от дома. Они подходили вплотную к нашей машине и с любопытством ее разглядывали. Затем мы увидели возле убитого томми двух взрослых шакалов. Наше появление спугнуло их, и тотчас на падаль слетелись грифы. Этого шакалы не могли стерпеть, они молнией набросились на птиц, прогнали их и стали торопливо есть.

Но к самому урочищу нам пробиться не удалось, машина завязла, и мы целый день вытаскивали ее.

Вернувшись в гостиницу, мы узнали, что 11 и 12 декабря в Серенгети ожидают высокого гостя. На это время все, кроме служащих, должны покинуть Национальный парк.

Погода по-прежнему была отвратительная. Животных осталось совсем мало. Жившие рядом с гостиницей львы, к которым присоединилась еще одна семья, очень далеко уходили на охоту.

Самым маленьким такие переходы были не под силу, и они по двое суток оставались одни. Вскоре львицы и львята совсем исхудали, и инспектор стал добывать для них антилоп, чтобы матерям не надо было покидать детенышей. Ну а те новорожденные, которые обитают вдали от Серонеры, все ли они выживут в эту непогоду?

У меня заболели зубы, ближайший зубной врач был в Найроби. К счастью, в это время прилетел самолет, и в нем нашлось место для меня. Мы поднялись в воздух, под нами было одно сплошное болото и в Танганьике, и в Кении. Наводнение смыло мосты и дома, дороги стали непроезжими, реки Тана и Ахти затопили целые деревни у побережья и превратили большие районы в озера. Вода все прибывала, и я подумала, как трудно будет Кении и Танганьике оправиться от этого бедствия.

В Найроби я провела пять дней, потом вылетела обратно, захватив с собой лебедку. Она пригодилась в первый же день, когда мы опять поехали к урочищу львят. С нею мы быстро выбирались даже из самых глубоких ям и отваживались проникать в такие места, куда до сих пор никогда не забирались.

Уже месяц, как мы поставили машину в урочище, но дождь уничтожал все следы, и нельзя было определить, приходили туда львята или нет. Надеясь на лучшее, мы пока оставили машину на месте.

Проехав по долине пятнадцать километров, мы не встретили никаких животных, кроме буйволов. Зато здесь развелось множество цеце. Брезент на машине казался черным от этих мух. Теория, будто цеце преследует только движущиеся предметы, совсем не верна. Мухи не покидали нас и тогда, когда машина не двигалась, сколько бы мы ни стояли.

6 декабря два инспектора заглянули к нам и сообщили, что в связи с приездом герцога Эдинбургского Серонера с 8-го по 13-е будет для нас закрыта. Нам предложили на это время остановиться в Банаги, в восемнадцати километрах от Серонеры, на самой границе парка. Мы спросили, а нельзя ли нам все-таки остаться на то время, пока герцог еще не в парке. Но директор не разрешил. И мы уехали в Банаги.

Пока не выстроили Серонеру, Банаги был «столицей» Серенгети. Единственный дом (прежде его занимал старший инспектор) теперь служил пристанищем для тех, кто приезжал в парк для исследовательской работы. Поблизости оборудовали лабораторию имени Михаэля Гржимека, погибшего в авиационной катастрофе во время переписи животных; она должна стать центром научных исследований. Оба здания стоят на пригорке над рекой, которую перекрывает бетонная дамба. Но по дамбе можно ходить только в сухую пору, а в половодье единственным сообщением был подвешенный на деревьях бамбуковый мостик. Этим мостиком мало пользовались, он провис почти до самой воды, в нем было много дыр, и ступеньки с обеих сторон исчезли.

Жилой дом окаймляла большая терраса, на ней гроздьями от десяти до сорока штук лепились гнезда стрижей. Они были сделаны из травы и пуха разных птиц. Под вечер стрижи большими стаями носились вокруг дома. Когда мы зажигали лампы, они ударялись об окна и падали на пол террасы. Поднимая их, чтобы положить в гнездо, я чувствовала, как трепещет маленькое птичье тельце. Погладишь, чтобы успокоить пичугу, и она, будто в трансе, свешивает голову и закрывает глаза. А острые коготки так крепко обхватывают пальцы, что я с трудом отрываю их.

Всю первую ночь лил дождь, и река ревела, набираясь силы. Кажется, мы вовремя проскочили через дамбу!

Утром пошли на разведку. Раскисшая земля вокруг дома была испещрена львиными следами. В километре от Банаги протекает еще одна река, она тоже превратилась в яростный поток, преграждая нам путь к границе Национального парка. Теперь мы совсем отрезаны, остается только писать письма да слушать радио. Сквозь эфир до нас дошел призыв о помощи из маленькой сомалийской деревушки недалеко от лагеря Эльсы. Их там совсем затопило…