Рождение волшебницы - [17]

— Пошел ты сам!..

— Приворожил он ее — вот! — впадая в исступление, вдохновенно вещал Чмут. — Горшок — она нечисть. Нечистая сила. Нежить. Пират слово знает, слово скажет, она и ночью подымется.

— Дурак ты, Чмут! — крикнула Золотинка сорванным голосом. Повернулась к мальчишкам спиной, не глянув и на пирата, и пошла к затону. Когда вода поднялась по пояс, она украдкой сполоснула лицо, а потом поплыла.

Золотинка вернулась на корабельный двор не прежде, чем обрела душевное равновесие, но для этого не потребовалось много времени. Уже на следующий день явилась она к мальчишкам, они заметили ее и замолкли. На плотном влажном песке лежало между ними кольцо для игры в свайку… Молчание разрешилось нехорошо: игроки заговорили между собой, без нужды перекладывая в руках тяжелые плоские гвозди.

Гордость Золотинки не требовала жертвоприношений, Золотинка удовлетворилась бы обычным полуприветствием. А в этих неестественно громких, ломающихся от внутреннего беспокойства голосах содержался вызов. Она постояла, с неестественным упорством уставившись под ноги, туда, где кольцо, и удалилась, не обронив ни слова.

И на беду попался ей затаившийся в лодке пират. Высунул над краем гнезда замотанную платком, гладкую, как у стервятника, голову — Золотинка содрогнулась.

— Пойди сюда, детка, — прошелестел вкрадчивый голос.

Все это происходило на глазах мальчишек. Потупившись, чтобы не выдать раздерганные чувства, она повернула к лодке. Мальчишки пошли прочь, ни слова ей ни сказав.

Изо дня в день пират встречал теперь Золотинку смешком — заискивающим каким-то и каким-то ускользающим.

— Какая честь, сударыня! — обветренные губы его, резкой чертой разделявшие похожий на клюв нос и узкий подбородок, растягивались в ухмылку.

— Не скрою, были времена, когда известные красавицы Мессалоники с тревогой и надеждой искали улыбку на лице Сныри Суки — ваш покорный слуга, сударыня! — Громыхнув деревяшками, пират возлагал темную жесткую ладонь на золотистую головку девочки и оглаживал ее. — Когда-то я был Снырей Сукой. Но, увы, колесо судьбы сделало оборот — кого теперь поразит это имя!.. Через эти вот руки — да! — прошло двадцать тысяч червонцев. Эти руки держали золото — я греб его лопатой! Скольких ты убил? Ха! Ну, я скажу: пятьдесят. Я скажу: сто пятьдесят. Кто мне поверит? А ведь Чмутов отец, Турыга, был у меня в руках. Теперь бы не упустил. Кабы знать, как оно все через пятнадцать лет обернется… Ха! — он замолчал, глядя куда-то в сторону. — Ха… я бы больше топил и вешал… И эти людишки — пузыри на грязной воде…

— Вы негодяй! — задыхаясь, воскликнула Золотинка звенящим голосом.

Пират осекся, изменившись в лице, а она бросилась прочь — навсегда.

Сверкая глазами, шагала она без пути и яростным рывком головы разметывала по плечам волосы… Когда высунулся вдруг из засады длинноногий таракан Чмут, зажал ей рот и потащил в канаву, в углубленную щель между стоящими на сваях амбарами. После недолгой, безнадежной для Золотинки борьбы он поймал ее руку, чтобы крутить, — она согнулась и застонала. Переступая взад и вперед, они чавкали грязью, давили босыми ступнями ракушки и мягкую гниль водорослей.

— Так что, знает пират заклятие?

— Но ты же дурак, Чмут! — отозвалась Золотинка, не скрывая слез. — Как я тебе докажу?

Он хмыкнул и надавил руку, напоминая, кто хозяин положения.

— Пират знает заклятие?

— Знает.

— Что же он тогда не обратил тебя в груду червонцев, если знает?

— Зачем ему, когда у него сорок таких груд зарыто! Он двадцать тысяч червонцев лопатой греб.

— Двадцать тысяч? — повторил Чмут, невольно смягчаясь.

Золотинка не отвечала. Сомнения мучителя были так велики, что он отпустил руку.

— Слушай, Горшок, — проговорил он с деланной небрежностью. — Давай по-хорошему.

— Давай.

— Зарыл пират золото? За это ему попортили ноги. Говорил он тебе?

— Говорил.

— Поклянись.

— Клянусь чреслами Рода Вседержителя, печенью его, сердцем и почками, что пират черпал червонцы лопатой. Так он мне говорил и уверял с таким пылом, что любой бы поверил.

— Послушай, Горшок… Я никогда тебя не цеплял… зря. Скажи только честно. Статочное ли это дело: молчал-молчал, а девчонке какой-то и выложил?

— А как он без меня свое золото отыщет, когда уж все позабыл и приметы свои потерял? Без Золотого Горшка, а?

— Ве-ерно… — протянул Чмут. Расслабленная рука его соскользнула с Золотинкиного плеча. — Род Вседержитель! Верно… Золото к золоту тянется.

— Вот то-то и оно, — молвила она.

— Но ты же никому не говори! — спохватился Чмут.

Она двинулась к пробивавшемуся в это гнилое место свету.

Разумеется, Золотинка сомнительными откровениями ни с кем не делилась. Как угораздило Чмута разболтать едва родившуюся, неокрепшую и такую ненадежную еще тайну, трудно даже и объяснить. Можно только предполагать, что сомнения точили его и, не имея мужества вынести пытку в одиночестве, он разделил ее с друзьями. А дальше зараза передавалась, как моровое поветрие. Очень скоро Золотинка осознала всю тяжесть последствий неосторожного разговора с Чмутом, шаткий рассудок которого не следовало бы подвергать испытаниям. Друзья-приятели все к ней вернулись — заговорили, заулыбались и стали заглядывать в глаза. Золотинка — это было потрясение! — обнаружила, что с пиратом они замирились еще раньше. Позднее Баламут посвятил ее в подробности великого примирения. И спросил неладно вильнувшим голосом: