Рождение волшебницы - [15]

Добравшись до суши, Золотинка наскоро отжимала подол короткой, выше колен рубашки. Перед нею возле высоких столбов с подвязанными талями лежали беспомощные корабли; можно было видеть внутренность запрокинутых палуб, решетки трюмов. Люди на плотах и помостах вокруг судов обжигали огнем пузатые бока и днища. Пахло палеными водорослями, горячей смолой.

Редкие заборы, чрезвычайно удобные для детей и собак, забытые невесть с каких времен бревна, позеленевшие сваи, амбары, покосившиеся сарайчики и полузатонувшие паузки, плоты, огромный недостроенный корабль, густо утыканный подпорками, — все это Золотинка ощущала как свое, это был ее собственный, домашний мир. Слободские мальчишки и девчонки не оспаривали ее первородства.

Влияние Золотинки — а она имела влияние! — покоилось на трех основаниях. Она обладала некоторыми, пусть не до конца установленными правами на корабельный двор — подель. Она сохраняла за собой увлекательную возможность рассыпаться сверкающим потоком червонцев, почему и носила кличку Золотой Горшок. И она — обстоятельство не последнее — лучше всех сверстников плавала и ныряла. Что, в общем-то, не вызывало возражений, поскольку понятно было, что блистательные задатки Золотого Горшка должны были так или иначе проявляться, напоминать о себе и в обыденной жизни. Устоявшееся мнение о скрытых возможностях Золотинки влекло за собой и неприятные следствия. Время от времени (не особенно часто) кто-нибудь из товарищей, набравшись духу, пробовал огреть ее по голове, приговаривая «аминь! рассыпься!» На что девочка огрызалась со всей доступной ее нежному возрасту свирепостью.

Несмотря на маленькие недоразумения, Золотинка росла доброжелательным, искренним существом. Рано начало развиваться у нее понятие о справедливости — она росла под обаянием честных людей и возвышенных книг. И это становилось заметно. Дети, со свойственной им бессознательной чуткостью, угадывали в ней нечто такое, что заставляло их, кстати или нет, вспоминать о чудесном происхождении девочки.

Однако в двойственном отношении к Золотинке заложены были предпосылки будущих крупных недоразумений.

Пока что девочка принимала свое прозвище и легкомысленно, и добродушно. Одного кличут Золотой Горшок, другого Долгий Брех, третьего Жердь, четвертого Лыч. Шутиха, Шут, Чмут, Череп, Баламут — чем это лучше Горшка? Золотинка, покладистое существо, полагала, что ничем. Не лучше и не хуже.

Впрочем, добродушие ее имело свои особенности — простиралось иной раз слишком далеко. Обнаружилось у Золотинки довольно редкое для детей обыкновение выбирать слабую сторону. Когда приходилось разбиться на две ватаги, она дожидалась, чтобы определился состав той и другой половины играющих. А потом присоединялась к слабым: к тем, кого меньше, кто ростом ниже, кто поставлен против света, кто бьет лыковый мяч против ветра. В этом проявлялось настолько естественное движение души, что Золотинке и в голову не приходило останавливаться на своих побуждениях или обсуждать их с кем бы то ни было.

И вот в случае с пиратом все это сказалось самым болезненным образом.

Пират — то была не кличка, а ремесло одного не дряхлого еще старика, который передвигался на подвязанных под голени дощечках. Ноги ему изуродовали по приговору бывших товарищей. Может быть, он пытался утаить добычу — теперь этого никто не знал наверняка. Ноги его не держали туловища и произвольно выворачивались в коленях, так что бремя пропитания давалось калеке нелегко. Сухопутного ремесла пират не знал никакого и полагал, что поздно уже переучиваться, когда жизнь ушла на разбой и убийства. А милостыню подавали плохо — без души и скудно. Собаки, науськанные немилосердными детьми, донимали так, что пират оставил слободу, где пытался обжиться, и поселился на корабельном дворе. Подкармливали его рабочие и торговавшие в разнос женщины. Голову пират повязывал по-бабьи — куском выцветшей ткани, длинные концы которой закидывал на спину. С этим убором не вязались толстые загорелые руки, обнаженные до самых плеч — драной куртке, которая кое-как защищала пирата от зноя и холода, не хватало рукавов. В обвислой кожаной сумке через плечо он таскал хлеб, сухари, миску, но говорили, что там же он прячет нож.

Наблюдая душегуба с безопасного расстояния — чтоб не уцепил загнутой на конце клюкой, — Золотинка испытывала сладостный ужас. То же самое, очевидно, собирало вокруг пирата и других детей. Только они не останавливались там, где прирожденное благородство удерживало Золотинку: мало-помалу мальчишки и девчонки принимались дразнить калеку и, наконец, доводили его до бешенства, после чего с оголтелым визгом разбегались.

Однажды, затаившись в гнилой щели между постройками, пират дождался часа, чтобы подстеречь мальчишку по прозвищу Чмут. Подцепил клюкой за ногу, опрокинул и ухватил. Пират, надо думать, задавил бы мальчишку насмерть, если бы тот не издал истошный вопль. Стучавшие за углом плотники отбили парня, а потом, не разбирая правых и виноватых, дали раза и тому, и другому.

На следующий день Чмут собрал пацанов для мести. Золотинка как раз их и встретила. Рассыпавшись хищной стаей, они шагали спорым шагом, чуть-чуть ссутулившись и набычившись на ходу. Камни оттягивали пазухи, имели они при себе палки и колья — кому что по силам. Мальчишки и даже увязавшиеся следом девчонки в коротких платьях. Обменивались они жестокими взглядами, а переговаривались отрывисто.