Рождение весны. Страницы жизни художника - [7]
Тем не менее детям бедняков жилось трудно: на попечительское пособие не разойдешься.
Воробью нередко приходилось довольствоваться припасенным куском хлеба. Да и в родной деревне, куда он отправился на лето, наверное, было не легче.
— Как это печально! — посетовала Эрнестина на положение Саши.
Софья вздохнула.
Алексей, чувствуя, что сейчас снова наступит тягостное молчание, поднялся. Костя вызвался его проводить.
Едва они вышли на улицу, радость возвращения снова вернулась к Алексею. Да и Костя повеселел. Они разом заговорили, засыпая друг друга вопросами. Костя расспрашивал об учениках, с которыми путешествовал Алексей по Украине, — они отправились втроем. Алексею не терпелось узнать, что сделал Костя за лето, — он собирался писать этюды в Подмосковье. Потом вспомнили Карла Ивановича. Вот бы еще разок побывать у него на Садовой!
Перед отъездом Алексея они были приглашены к Рабусу на традиционную «субботу», когда у Карла Ивановича собирались художники, актеры, ученые. О чем только здесь не спорили, каких только вопросов не касались!
В тот раз Карл Иванович завел речь о том, как много сделала русская литература для познания родной природы. Одно за другим назывались имена писателей и поэтов. Но первое место отводилось Николаю Васильевичу Гоголю.
— Вот кто открыл для нас очарование природы Малороссии. Вы только послушайте!
Карл Иванович раскрыл «Вечера на хуторе близ Диканьки»…
В ту пору это было выдающееся произведение современности. Его привлекательность для художников была ни с чем не сравнима.
Карл Иванович читал и посматривал на забившегося в угол Алексея, словно именно для него раскрыл книгу.
Затем горестно вздохнул:
— А живопись, к сожалению, все еще не стала по-настоящему русской. Утешаемся видами Италии…
Потом кто-то сел за фортепьяно. Все притихли. Карл Иванович, осторожно ступая, чтобы не помешать музыканту, подошел к полке с книгами, взял большой плюшевый альбом. После каждой «субботы» там появлялись шуточные портреты гостей, мастерски сделанные рукой хозяина.
А Алексей все еще думал о том, что сказал его наставник, — действительно, до сих пор утешаемся заморскими красивостями. Не раз он вспоминал об этом разговоре и в поездке…
И вдруг Алексей заволновался: как-то Карл Иванович отнесется к его летним работам?
Задумчивые, широко расставленные глаза Кости смотрели на него с удивлением. Он был уверен в удаче друга.
— Удача приходит к тому, кто на нее не надеется! — ответил Алексей любимым изречением Карла Ивановича.
Рабус приучал учеников надеяться лишь на отменное изучение природы и своего ремесла, тут он был не только требователен, но даже придирчив.
Очевидно, это и породило ту смелость в работе с натуры, которая отличала все выполненное Алексеем за лето. Особенно это было заметно в карандашном наброске, сделанном в Киеве, — вид от одной из приднепровских балок в сторону Киево-Печерской лавры. Конечно, в нем не было той завершенности, которой отличались классные работы, — набросок есть набросок. Но зато появились свобода, уверенность, четкость рисунка.
Но все это будет сказано потом.
А в тот вечер Алексей не мог отделаться от чувства неуверенности. Оно не оставляло его и на следующий день, когда Карл Иванович после приветствий и расспросов надел очки и выжидательно посмотрел на потрепанную Алешкину папку с летними работами:
— Ну, показывай, что привез!
«Камень у маленького ручья»
Ученическая пора подходила к концу. Алексею предстояло готовиться к выходу на самостоятельную дорогу. А это было делом хлопотным. Училище пока что не имело права присуждать своим воспитанникам медали и звания. Ученические работы отсылались в Петербург, в Академию художеств. Совет Академии их рассматривал и решал: достоин ли живописец получить первое академическое звание.
А перед этим надо было еще выполнить целый ряд формальностей. И прежде всего доказать свое «свободное состояние» — получить увольнительное свидетельство от Московского купеческого общества, за которым все еще числился Алексей Саврасов.
Но не он сам должен был об этом хлопотать, а отец.
Еще год назад Алексей перед этим обязательно пошептался бы с мачехой: попросил ее подготовить Кондратия Артемьевича.
Теперь можно было обойтись и без этого. Отец смирился с выбором сына, перестал надеяться, что какая-нибудь случайность отвратит его от «художества».
Кондратий Артемьевич спокойно выслушал просьбу сына и на другой же день начал хлопоты о получении нужной бумаги. Будет ли, нет ли увольнительная, для него уже не имело значения: фактически сын давно поступил по «ученой части».
— Ответ не завтра жди! — единственно о чем предупредил он сына, зная, как долго тянутся такие дела.
Но Алексея это не тревожило. Его мысли были заняты главным: какие работы он представит в Академию?
Конечно, время еще есть. Но и картина создается не сразу. Это итог раздумий и поисков, многочисленных зарисовок, набросков, эскизов.
Излюбленная натура Алексея — вот она: подмосковные рощи, живописные берега Москвы-реки. Но в Академию нужно представить две работы. Хорошо бы различные по выбору темы, настроению. Для этого надо бы поехать куда-нибудь, набраться новых впечатлений, найти натуру, не только впечатляющую, но и близкую живописцу.
