Рождение весны. Страницы жизни художника - [23]
Перову казалось естественным после долгих часов занятий, предложить ученикам спеть хором. «Усталость песни боится, по себе знаю».
Саврасов не только работал над картинами в присутствии своих питомцев — делился с ними надеждами и планами. И они платили ему такой же откровенностью. В классе царила атмосфера радостной воодушевленности, близкие, простые отношения.
Однако то, что привлекало молодежь, не нравилось многим преподавателям. Успех полотен руководителя пейзажного класса на выставках только подливал масла в огонь.
Вот и недавно ополчились: и это не так, и то не эдак. Да все какие-то чиновничьи придирки. Будто говорят титулярные советники и прочие чины, а не педагоги Училища живописи.
Он, как всегда, сидел, опустив свою большую голову, потирал ладонь о ладонь и молчал. Не потому, что не знал, как ответить. Незачем говорить: не поймут.
Стоило вспомнить об этом — стало тоскливо, пасмурно на душе.
— Не пойму: чего они?
— А ты чего разглядывал там, на Мясницкой? — неожиданно спросил Перов. — Смотрю: стоит, в небо смотрит.
— Облачко такое несуразное приметил.
— Вот это им и не нравится. Они люди солидные, а ты облака считаешь.
Перов бросил в рот горсть морошки и с озорной веселостью посмотрел на друга.
— Вот славно-то, что приехал, — повторял Саврасов, — вот славно!
Из письма И. Крамского Д. Васильеву
«Теперь поделюсь с Вами новостью. Мы открыли выставку с 28 ноября, и она имеет успех. По крайней мере, Петербург говорит весь об этом… Пейзаж Саврасова „Грачи прилетели“ есть лучший, и он действительно прекрасный… душа есть только в „Грачах“»…
И. Крамской, художник
«Переходим, наконец, к пейзажам. Между московскими в высшей степени примечательны гг. Саврасов и Каменев. Прелестен большой пейзаж первого („Дорога в лесу“); но его „Грачи прилетели“, наверное, лучшая и оригинальнейшая картина г. Саврасова».
В. В. Стасов,
«С.-Петербургские ведомости»
«…укажу из пейзажей на прелестную картину „Грачи прилетели“ г. Саврасова».
М. Е. Салтыков-Щедрин,
«Отечественные записки»
«Проселок»
Пичуга сидела на обочине пустынной дороги серым комочком. Подходя, художник принял ее за камешек, а камешек вдруг выстрелил крыльями и взлетел над придорожной травой.
Саврасов остановился и, прищурясь, следил за птицей. Он не заметил, когда пичуга растаяла в солнечном сверкании: загляделся, как вступали на край неба медленные, величавые облака.
Потом опомнился, увидел, что так и стоит посреди дороги. Близко, за лугом, — осиновая роща. Дальше стеной поднимался лес.
Саврасов вздохнул полной грудью и двинулся по дороге своим широким, неустающим шагом. Он был счастлив, как может быть счастлив идущий на этюды художник в пору зрелости лет и таланта, когда и ноги крепки, и глаза зрячи, и рука уверенно сжимает кисть.
Решительно все удавалось ему последнее время. Он суеверно говаривал: «Не к добру». Но рука была точно крылатая.
Он шел, подгоняя себя, и ему была приятна тяжесть этюдного ящика, побрякивание в нем тюбиков с красками. Хотелось поскорее найти нужную натуру, не только увидеть, почувствовать — вот она! — остановиться, вынуть чисто отскобленную палитру и щедро выдавливать на нее нужные краски: сначала легкие, теплые, потом холодные, ощущая, как тяжелеет под их грузом палитра. Потом — наконец-то! — писать, писать…
Он шел теперь проселком среди тощих крестьянских полей, все нетерпеливее вглядываясь в разворачивающиеся по сторонам ландшафты. И все больше огорчаясь: день был не тот, свет неудачный, краски не горели, лишь тускло проглядывали сквозь марево.
…Ветер налетел внезапно, поднял и погнал по проселку пыль. Саврасов взбежал на пригорок и, вскинув разлохмаченную ветром бороду, смотрел, как в небе мешались облака, как они на глазах сбивались в тяжелую тучу. Стало вдруг тихо. Сверкнуло раз, другой, все замерло, прижалось к земле — страшно и близко раскололось небо. И тотчас первые капли тяжело ударили по голове и плечам. Он заспешил к придорожным ветлам. Пошел ровный, отвесный дождь.
Посветлело как-то сразу, вдруг.
Саврасов промок до нитки. Вода со штанов просачивалась в сапоги.
Он огляделся и не узнал места.
Земля была исхлестана дождем и ветром. Проселок раскис, в размытых колеях стояли мутные лужи в пузырях. Пригорок, на который только что поднимался художник, источили грозовые ручьи. Небо было еще беспокойное, еще толкались по нему тучи, но уже порожние.
Минута — и в их разрывы хлынуло солнце. Вспыхнули, заиграли лужи, звонкая, помолодевшая, объявилась трава на обочине, а пригорок показал нарядный красный глиняный бок.
И никого-то не было рядом, чтобы охватить душою народившуюся красоту. Только он…
Художник увидел — светло, радостно отзывалась земля высокому небу, только что отбушевавшей грозе…
Он написал свой «Проселок» единым дыханием, словно боясь упустить хоть частицу того, чем одарила его тогда родная земля, — ее праздничную красоту, ее неожиданное веселье, силу…
Прослышав о новой картине, приходили взглянуть на «Проселок» художники, друзья, давние почитатели Саврасова.
Заскакивали, придумав предлог, ученики. Топтались в прихожей, стесняясь мокрых ног и строгой хозяйки, от порога заглядывали в комнату, где один, посреди чистой стены, висел «Проселок».
