Рождение таблетки. Как четверо энтузиастов переоткрыли секс и совершили революцию - [21]

И сама Сэнгер бывала недовольна «Планированием семьи», чье руководство, по ее словам, «топчется на месте, само себе мешая». «Я точно так же разочарована, и мне так же неприятно, как и вам, и не только из-за ограничений, на вас накладываемых, но и из-за ограниченности тех, кто их накладывает, – тех, кому вам приходится кланяться и присягать на верность», – так она писала Кларенсу Гэмблу[22], одному из союзников движения, в письме сорок первого года с пометкой «конфиденциально». Отношения Сэнгер с руководством стали столь натянутыми, что она уже сомневалась, станет ли организация финансировать исследования Пинкуса – или что бы то ни было – по ее совету. Они будут запрашивать коммерческое предложение. Будут консультироваться с комитетами. Будут рассматривать бюджеты. В игру вступит политика.

Одного из самых важных своих финансовых покровителей она уже потеряла. Джон Д. Рокфеллер – младший за первую половину двадцатого века успел пожертвовать миллионы долларов на решение вопросов нравственности. Он спонсировал не только христианские ассоциации девушек и юношей для создания убежищ от безнравственности американских городов, но и исследования полового поведения людей, а также контрацепции. Но к сороковым – пятидесятым годам в руководстве Фонда Рокфеллера задумались, не лучше ли пустить деньги на борьбу с малярией и холерой в странах с высокой смертностью. Дело было не только в глобальных приоритетах, но и в некоторых щекотливых политических моментах. После того, как газеты стали критиковать исследования Альфреда Кинси, спонсируемые, в частности, Рокфеллерами, руководство фонда предпочитало уклоняться от проектов, связанных с сексом.

Вина не лежала целиком на Сэнгер. В некотором смысле она стала жертвой собственного успеха. Она помогла принести секс в мейнстрим. Она помогла превратить «Планирование семьи» в организацию, охватившую всю страну и улучшившую жизнь миллионам людей. Но чем больше становилась организация, тем меньше ее руководители соглашались на риск, и их можно понять. Они беспокоились, что будет, если у таблетки Пинкуса окажутся вредные побочные эффекты, или, не дай бог, кто-нибудь умрет от нее, или женщины, которые ее принимали, будут рожать детей с дефектами.

Пугала сама идея делать то, чего никогда не делалось раньше: давать лекарство здоровым женщинам, просто чтобы им легче жилось. Скандал или судебный иск потопил бы всю организацию, и «Планирование семьи» не было готово к такому риску. Во всяком случае, не ради Пинкуса.

Глава седьмая «Я – сексолог»

В молодости Грегори Пинкус видел себя поэтом, философом, пахарем и любовником. Жажда жизни и мысль кипели в нем так, что трудно бывало сдержать эмоции или выразить их на страницах дневника. Он был высок и красив, широкоплеч и мускулист. С самого детства по всему его виду, особенно по твердому взгляду было понятно, что этот человек не уступит и не отступит. Маргарет Сэнгер главным в своей жизни выбрала секс, утверждая, что все лучшее на свете порождается силой физиологической любви; у Пинкуса основополагающая философия была другая. «Единственная наша обязанность, – писал он в юношеском дневнике, – это саморазвитие». Задача человека, объяснял он далее, – как можно лучше раскрыть свои таланты и помочь в этом другим. В том же дневнике он хранил тетрадный лист бумаги с цитатой Мэтью Арнольда – поэта и культуролога девятнадцатого века: «Величие – состояние духа, достойное любви, интереса и восхищения».

Пинкуса манили не секс, не деньги, не слава и не власть – он искал величия, величия в том смысле, в каком его понимал Арнольд. Это стремление никогда в нем не ослабевало.

Пинкус родился девятого апреля тысяча девятьсот третьего года и был старшим из шестерых детей. В его роду встречались и гении, и безумцы. В тысяча восемьсот девяносто первом семья его деда переехала в Нью-Йорк из Одессы – космополитического российского города с растущей экономикой, где жили люди самых разных национальностей. Но Россию захлестнули еврейские погромы, и семья Пинкусов сбежала. Между тысяча восемьсот девяносто первым и тысяча девятьсот десятым годом из России в США уехало около миллиона евреев, и временами казалось, будто все они разом поселились в Нью-Йорке, в восьми кварталах Нижнего Ист-Сайда. Там недолго жили и Пинкусы.

Дедушка Грегори, Александр Григорьевич Пинкус, открыл на Манхэттене ресторан, но быстро прогорел. Он перевез семью в Колчестер, штат Коннектикут. Однажды на ферму пришел человек по имени Гирш-Лейб Сабсович, предложил Александру Григорьевичу переехать в коммуну «Вудбайн», штат Нью-Джерси, и отдать старшего сына Иосифа в сельскохозяйственную школу барона де Гирша. Так всего за несколько лет семья успела пожить в богатом, но опасном русском городе, потом в перенаселенных трущобах Нью-Йорка и оказалась в утопической сельскохозяйственной коммуне в Нью-Джерси.

Еврейская сельскохозяйственная колония «Вудбайн» была кибуцем до того, как кибуцы появились. Ее создал барон Морис де Гирш – один из самых богатых евреев в мире, отпрыск семьи банкиров королевских дворов Европы. Он считал, что исход из России – это беспрецедентная для его народа возможность улучшить свою жизнь и создать крепкие сообщества по всему миру. Барон решил отдавать значительную часть своего состояния на устройство еврейских колоний. За всю свою жизнь он пожертвовал более ста миллионов долларов. Часть этих денег пошла на строительство колонии «Вудбайн», пять тысяч триста акров на самом юге Нью-Джерси, где щедростью барона были построены дома, школы, амбары, фабрики, электростанция, пожарная станция, синагога, театр и боулинг. Все улицы назывались именами американских президентов, кроме самой главной, поименованной Гирш-авеню. К приезду Пинкусов население коммуны превысило тысячу четыреста человек, и на три четверти это были евреи. В школе учились девяносто шесть детей, и с ними – Иосиф Пинкус, сын Александра Григорьевича.