Рождение огня - [7]

До меня не сразу доходит смысл его последней фразы. А потом — как гирей по голове:

— А что, были беспорядки? — спрашиваю, а у самой мороз по коже. И одновременно — затаённая радость: «Вот оно!»

— Пока нет. Но будут, если пустить всё на самотёк. А волнения, как известно, ведут к революции. — Президент потирает лоб над левой бровью, как раз там, где тру и я, если болит голова. — Вы имеете хоть малейшее представление, что это значит? Как много людей погибнет? И в какие условия попадут выжившие? Какие бы проблемы с Капитолием у кого-либо ни возникали, уж поверьте нам: если он ослабит хватку в отношении дистриктов хоть ненадолго, вся система рухнет.

Меня поражает прямота и даже откровенность его речи. Если бы, действительно, его в первую очередь заботило благополучие граждан Панема, то вся его тирада была бы истинной правдой. Не знаю, как я отваживаюсь произнести следующие слова, но говорю:

— Должно быть, слишком она шаткая, эта система, если может развалиться из-за жалкой пригоршни ягод.

Он долго изучающе смотрит на меня. А потом без обиняков говорит:

— Она уязвима, но совсем не так, как вы это понимаете.

Раздаётся стук в дверь, давешний капитолиец просовывает голову в щель:

— Её мать спрашивает, не желаете ли вы чаю.

— Желаем, — говорит президент. Дверь открывается шире. На пороге стоит мама, в руках у неё поднос, а на нём — фарфоровый чайный сервиз, она принесла его в приданое, когда выходила замуж в наш нищий посёлок. — Поставьте сюда, пожалуйста. — Президент отодвигает книгу в сторону и похлопывает по центру стола.

Мама опускает поднос на стол. На подносе — фарфоровые чайник и чашки, сливки, сахар, блюдо с печеньем, затейливо украшенным глазурью. Работа Пита, само собой.

— Какое гостеприимство. Вы знаете, народ частенько забывает, что президентам тоже хочется кушать, — чарующе мурлыкает президент Сноу. Ну и ладно, во всяком случае, мама слегка расслабляется.

— Не желаете ли ещё чего-либо? Я могу приготовить и что-нибудь посущественней, если вы голодны, — предлагает мама.

— Нет-нет, всё просто великолепно, благодарю вас, — говорит он, явно давая понять, что ей пора бы убраться из комнаты. Мать кивает, бросает мне тревожный взгляд и уходит. Президент наливает чаю нам обоим, добавляет себе сливок и сахару, а потом долго болтает ложечкой в чашке. До меня доходит, что он высказал своё и теперь ждёт моей реакции.

— У меня и в мыслях не было провоцировать беспорядки, — говорю я.

— Мы вам верим. Но это неважно. Ваш стилист оказался истинным пророком, когда создавал ваш гардероб. Кэтнисс Эвердин, Пылающая девушка, вы высекли искру, которая, если её не погасить, разожжёт адский пожар и погубит весь Панем.

— Так почему бы вам не прикончить меня прямо сейчас? — выпаливаю я.

— Вот так вот взять и прикончить, в открытую? — щурится он. — Да это только подольёт масла в огонь.

— Ну так устройте несчастный случай, — говорю.

— И кто на это купится? — возражает он. — Вы бы первая не поверили, если бы сами были зрителем.

— Тогда скажите, чего вы от меня хотите, и я это сделаю.

— Ах, если б всё это было так просто! — Он берет с блюда одно из расписных печений и внимательно рассматривает его. — Красиво. Это ваша мать такая искусница?

— Питер. — И впервые за всё время я не могу выдержать его змеиный взгляд. Я берусь было за свою чашку с чаем и тут же ставлю её обратно, услышав, как она задребезжала о блюдце. Делаю вид, что передумала пить, и хватаю печенье.

— Ах, Питер! Как поживает любовь всей вашей жизни?

— Хорошо.

— Интересно, когда точно он осознал всю глубину вашего равнодушия к нему? — спрашивает он, обмакивая печенье в чай.

— Я вовсе не равнодушна к нему.

— Но и не настолько увлечены, как хотели бы уверить в этом всю страну.

— Кто говорит, что я не увлечена?

— Я говорю, — отрезает президент. — И я бы не потащился в такую даль, если бы был единственным, кто не верит в эту чушь. А как поживает твой красавчик-кузен?

— Не знаю... я не... — Эта беседа с президентом Сноу, это обсуждение моих чувств к двум самым дорогим мне людям настолько отвратительны, что я задыхаюсь.

— Продолжай. Уж с ним-то я запросто расправлюсь, если мы не придём к приемлемому решению, — говорит президент. — Ты оказываешь ему медвежью услугу, таскаясь к нему в лес каждое воскресенье.

Если он знает это, что ещё ему известно? И откуда? Конечно, многие могли бы рассказать ему, что по воскресеньям мы с Гейлом охотимся. Ведь мы каждый раз появляемся к концу дня, нагруженные добычей. И так уже много-много лет! Вопрос в том, каковы подозрения президента насчёт того, что происходит в лесах за пределами Дистрикта 12. Не могли же они выследить нас там! Или могли? Пустили за нами «хвоста»? Неужели это возможно? Во всяком случае, человеку за нами не уследить. Камеры? Вот это никогда мне раньше в голову не приходило. В лесу мы чувствовали себя в безопасности, вне досягаемости Капитолия. Там мы могли свободно выражать свои мысли и чувства, быть самими собой. По крайней мере, до Игр. И если за нами непрерывно наблюдали, то что они видели? Ну двое — охотятся, ведут мятежные разговоры о власти Капитолия, и что? Не влюблённая парочка, как, похоже, воображает себе президент Сноу. Тут с нами всё чисто. Ну разве что... ох...