Рождение Клеста - [28]

Три штурмовые лестницы одна за другой бухнулись на наши зубцы. Оно бы ничего, но оружие у нас было, — сами знаете, какое… И людишки подобрались ненадёжные. Я схватил друга за воротник и заорал ему в ухо:

— Малёк! Ты — на эту, я — на ту!

Он кивнул и бросился к приставленной лестнице, сражаться. Я, схватив щит и меч, отбежал к другой, вставшей вообще даже не на позицию нашего десятка.

— Камни! Камни, сукины дети! — это уже десятники взялись командовать.

Вам, уважаемый читатель, кажется, что кидать камни сверху вниз на наступающих — сущее удовольствие? Оно бы так, но, если проклятые вражеские лучники садят по вашим бойницам стрелы тучами, то удовольствие от такой войны резко падает. Они укрывались за большими деревянными щитами на опорах, несколько дней пролежавшими в воде и поэтому плохо горящими. Стреляли прицельно по бойницам, не давая нашим высунуться. Смерть непрерывно свистела у нас под ухом.

— Камни! Камни! Камни! Камни! — этот хриплый рёв разносился не только на нашем парапете, но и вдоль всей стены.

Десятники угрожали копьями тем, кто боялся подняться. Один из штрафников сжался в комочек и заскулил, прислонившись к стене — командир с размаху вогнал в него остриё, вырвал, упершись ногой в несчастного, потом вонзил его ещё и ещё раз, проворачивая древко. Оскалился озверело, показав нам забрызганную кровью рожу — остальные мигом схватились за валуны, и вскоре мы услышали крики невезучих противников, кого мы сумели ими достать.

Почти сразу после этого другому штрафнику стрела вонзилась в голову, и он рухнул на парапет. Десятник, отдышавшись, рукавом смахнул с лица пот и пинком сбросил тело вниз — как мешок с ненужным мусором, чтобы оно не мешалось под ногами.

Мой Учитель не являлся высокоморальным чистоплюем, и учёба в его школе шла не как сладкий праздник. Но, тем не менее, на настоящей войне я постоянно сталкивался с тем, к чему не был готов. Я понимал, что ЭТО нельзя оспаривать: это нужно принять и проглотить, но из-за этой горькой отравы моя душа грубела и черствела, и отдалялась от Пресветлого всё дальше и дальше. Бросить войну, вернуться домой? — но это же измена Родине, которая, напрягаясь, сражалась из последних сил. Оставалось только отупеть, чтобы не сойти с ума от диких ужасов.

Внизу послышался шлепок от сброшенного тела штрафника. Бой продолжался.

Десятник грубо отпихнул от бойницы солдата, сбросившего очередной камень, высунулся в неё и яростно саданул вниз копьём: оно со стуком вонзилось в подставленный нихельцем щит. Наш воин замычал, как разъярённый бык, толкая древко обеими руками вниз и пытаясь столкнуть противника с лестницы. Одолел: нихелец закричал, завалился на бок и, задержав на миг своё падение свободной правой рукой, вцепившейся в перекладину, ухнул вниз — вместе со щитом и застрявшим в нём копьём.

Хрумк! Хрумк! В десятника вонзились сразу две стрелы и он, зарычав диким зверем, отступил назад под силой их удара и упал вниз, вслед за сброшенным им телом убитого штрафника. Я встал на его место, разминая руку вращением меча.

— Эй, придурки! — крикнул я направо-налево. — Прикройте меня! Кто струсит — после боя тому сам лично башку срублю, — собакой буду, если не так!

Я и сам не ожидал от себя такого. То ли тогда очень жить хотел, то ли разозлился не на шутку. Но, чувствовал, что был готов и убить, если кто-то вздумает филонить. Наверное, злобный дух убитого десятника не захотел уйти с миром в тихие небеса и вселился в меня, чтобы не мыкаться неприкаянно.

В бойницу между каменных зубцов втиснулся первый нихелец, с перекошенным от напряжённого азарта лицом. Кинулся на меня, обезумевший от страха и безнадёжного отчаяния, но тотчас получил от наших камнем в левый бок. Я, пользуясь возникшей заминкой, рубанул его по шее, уже совершенно не ощущая на своём лице брызнувшую из нанесённой раны кровь, так как вошёл в боевой транс.

Тут же влез и второй. Он слишком рано замахнулся — я ударил ногой в его щит, отправив торопыгу, от которого остался только неразборчивый полувскрик, в обратный полёт.

Враги прорвались по средней лестнице, которую мы с Мальком удержать не могли чисто физически: не разорваться же нам. Пользуясь паузой, возникшей из-за отлетевшего торопыги, я скомандовал парням, чтобы они встали вместо меня, и кинулся в центр: там нихельцы уже встали на парапет, намереваясь расширить прорыв, и зарубили ещё одного штрафника.

Началась смертельная карусель. Я, пользуясь теснотой, ухватил нихельский щит за край, рванул к себе. Враг, потеряв равновесие, невольно шагнул ко мне и получил удар рукояткой меча в висок. Я спихнул обмякшее тело вниз, схватился со следующим противником, но того Малёк ударил по затылку, и этот нихелец тоже отправился внутрь города, и тоже не по ступенькам.

Наверное, тот бой стал бы для меня последним, но нас поддержали «обычные» солдаты. На наш парапет прибежали воины с рогатинами и мигом отпихнули прочь все три поставленные лестницы. Приближался жаркий полдень, остудивший пыл врагов, отступивших назад, на заслуженный обед.

…Мы сидели на земле, ошарашенные и невменяемые, не в силах черпать ложками из котла. Рядом с нами горожане суетливо оттаскивали тела павших в сражении, своих и чужих. Пришёл служитель Пресветлого, певший заупокойную отповедь высоким и чистым голосом, задрав бородёнку в небеса, словно видел там шествие отходящих душ. Может, и видел — я же не знаю способности тех, кто не воюет.