Розам зябко на морозе - [2]

На вокзале встретила сама, чуть позади — два дуболома-охранника. Сей жест оценил, такую мелкую сошку обычно встречают шофёры, а не миллиардеры. Гостиничный номер люкс, хотя это явно лишнее: чем проще обстановка, тем мне привычней и комфортней.

Клиника — за городом, явно для очень богатеньких буратиночек. Охрана — как на АЭС, не соврать. Но оно и к лучшему. Все эксперименты с погружениями в чужое сознание — запрещены международной конвенцией. И правильно. Любой «ныряльщик», рано или поздно, не «всплывает» — теряет свою аутентичность, становясь предельно урезанной копией того, в чей мир погрузился.

— Понимаете, ныряльщик — это не совсем обычный человек. Сильная личность, плохо поддающаяся постороннему влиянию. Ну а Сергей — вообще особый случай, можно сказать — уникум, можно сказать — выродок. На него даже психотропные средства не действуют, настолько мозг сопротивляется любой попытке воздействия… — Подхожу к неплотно закрытой двери в кабинет в тот момент, когда Петропалыч объясняет Анне мою специфику. Ладно, «выродка» при случае тебе тоже припомню, приплюсую к старым долгам. Подслушивать — нехорошо, но и меня за глаза обсуждать — тоже не очень красиво.

— …проходил подготовку в составе небольшой группы для работы в зоне действия психотронного оружия. Туда отбирали лучших, но с ним никто и рядом не стоял. Именно поэтому и был из этой группы отчислен.

— Почему? — Анна спрашивает вроде с интересом, но такое ощущение, что ответ ей заранее известен.

— Он полностью неуправляем. Для него приказ, отданный хоть верховным главнокомандующим, не более чем повод задуматься и принять то решение, которое он сам сочтёт правильным. А при его морально-этических принципах…

Ладно, хватит меня тут по винтикам разбирать. Стучу в дверь, вхожу…

Сидим в кабинете втроём, обсуждаем технические детали. Мы с Петропалычем обсуждаем, Анна слушает.

— Для первого погружения какое наложение биополей даём? — спрашивает Петропалыч.

— Думаю, мне — пятьдесят процентов Олиных, ей — пять процентов моих, — отвечаю ему.

— Лезешь на рожон?! Начинать с пятидесяти процентов только совсем безбашенный авантюрист может, — Петропалыч даже голос повышает. На лице Анны — вопрос. Петропалыч пускается в объяснения:

— Ну, мы будем в Олины мысли подмешивать небольшую долю образов из головы Сергея. И наоборот, только ему — с приличным коэффициентом наложения.

— А это не опасно? — озабоченно спрашивает Анна.

— Для Оли совершенно безопасно при таком наложении. А вот для Сергея… ну, он и глубже погружался в чужой мир.

— Ладно, хватит время терять, — ставлю точку в беседе. — Давайте, я уж делом сейчас займусь.

У городских ворот меня не ждут. Две высокие зубчатые башни то выныривают из бледно-розовой мглы, то вновь стыдливо прячутся за мутную ширму тумана. Массивные ворота на замке, но маленькую калитку сбоку запереть забыли. Вхожу внутрь, и тотчас меня с головой накрывает облако. Тучка такая, как представляют дети, — густая, мягкая, пушистая. Сладкая на вкус. Облако сахарной ваты, не иначе. Оно обволакивает меня, источая едва уловимый аромат… Жасмин? Пион? Ночная фиалка?

— Наложение: пятьдесят пять, — даю команду дежурному оператору.

Сахарное облако начинает медленно расползаться в разные стороны, повиснув грязно-розовыми клочьями на ветках деревьев и крышах домов. Будто нарисованный шпионской ручкой с невидимыми чернилами, город проступает из тумана, когда выходит робкое солнце. Зыбкие улицы с неясными силуэтами домов; размытые контуры бульваров; кажется, деревья; кажется, фонари…

— Оля! — зову я, не особо надеясь, что хозяйка города отзовётся. Тишина в ответ. Только аромат усилился… Вербена? Ландыш? Какие ещё цветы существуют?

Делаю несколько шагов вслепую, но Олин мир опять наваливается на меня, мягкий, липкий, удушливый. Улицы текут голубыми реками, здания превращаются в смазанные пятна. Не город, а картина художника-импрессиониста!

— Давай шестьдесят, — очередная команда оператору.

— Только на три минуты, и отключаю, — как из глубокого колодца доносится ответ оператора. Его голос — будто с того света! Хотя так оно сейчас и есть…

И в этот момент картинка становится чёткой, словно до этого я смотрел на мир сквозь очки с неправильно подобранными линзами.

Он прекрасен до озноба, Её Город. Сверкающие улицы; одноэтажные домики из чистого хрусталя; серебряные флюгеры; часовня, сияющая, сотканная из тысячи солнечных зайчиков. Центральная улица утопает в зелени. Молодые каштаны, заросли голубой жимолости, кипень цветущей сирени…

Через дорогу от меня, за столиком уличной кофейни — девушка. Точёный профиль, длинные локоны, хрупкая фигурка девочки-подростка. Как и город, она озарена мягким внутренним светом. На неё хочется смотреть бесконечно, как на огонь или воду: никого прекраснее не встречал — ни наяву, ни во снах… и даже в чужих снах.

— Оля! — пытаюсь мысленно позвать её. Оля чуть поворачивает голову…

— Конец сеанса, отключаю. — Голос оператора. Прежде чем вынырнуть на поверхность, успеваю поймать вёрткую, как рыбёшка, мысль, которая почему-то кажется важной. Аромат. Я узнал его. Всё просто и банально.