Роза в цепях - [77]

— О, боги, — думал Корнелий, — что же будет? Он и сам знал, что Фабия жестоко обращается с рабами. Но тех, кто обманывает ее, она карает так немилосердно, что вряд ли после этого захочется жить. И, поразмыслив еще немного, старший садовник решился…

Через полчаса Корнелий ползал в ногах у Фабии, простирая к ней руки и умоляя простить старого раба. Во всех грехах он обвинял Валерия, говорил, что юноша был просто безумен, когда требовал свидания с Актис.

— Простите, госпожа, — лепетал Корнелий, — двадцать пять лет я служу вашему роду и вашей семье, но, видимо, злой дух сбил меня с истинного пути…

Фабия сидела с каменным лицом. Зрачки глаз застыли в оцепенении. Губы плотно сжаты, а через нос вырывалось яростное шипение. «Месть! Я получу удовлетворение за свое унижение».

Апполоний при тусклом свете лампы читал свиток с творениями Эсхила. В доме, где он жил, всегда было довольно шумно, часто ругались и ссорились женщины, буянили подвыпившие мужчины, всегда кричали, визжали и плакали дети. Помощник интенданта давно привык не обращать внимания на подобные явления. Но в этот раз его что-то насторожило. Чтото было не так. Апполоний вначале даже не мог понять, что же его тревожит? Наконец он догадался. Тишина. Внезапная тишина, какой просто никогда не было в этом доме, стояла за стенами его квартиры.

Солдат стал гладить голову, как всегда делал, когда его начинали одолевать мысли. Додумать он не успел. В дверь постучали.

Плебейка Маня, которая в этот раз жила с Апполонием и помогала ему держать жилище в порядке, сегодня как назло ушла к своему брату в гости. Ворча под нос, хозяин поднялся с дивана и сам пошел встречать того, кто пожаловал. В уверенности, что это Валерий, он открыл дверь и с великим изумлением увидел в темном проеме пожилого господина, в коем узнал начальника полиции Кампании и Капуи.

Это был тот самый старик, который прошлой осенью допрашивал дрожащую от страха и плачущую девочку. Впрочем, он уже вряд ли об этом помнил и имя Актис ему бы ничего не сказало.

— Здравствуй, Апполоний! — сказал пришедший. — Ты позволишь пройти в твой дом?

— Люций? — хозяин дома был очень удивлен. — Здравствуй. Что тебя привело в мою скромную обитель?

Жестом он пригласил гостя войти.

— Дело прямо касается тебя, — произнес Люций, сразу переступив порог. — Когда-то мы с тобой были друзьями, и оба не виноваты в том, что наши пути разошлись. Может быть я и был виноват перед тобой, когда на поддержал тебя в споре с твоими братьями. Так вот, я пришел чтобы отдать долг, в знак дружбы.

— Случилось что-нибудь? — спросил Апполоний.

— Случилось! — Люций задумался. — Когда-то ты имел отношения с Мессалиной. Помнишь?

— Это было давно. Я даже не хочу вспоминать об этом.

— А в Риме вспомнили. Или кто-то им напомнил. Вчера я получил приказ арестовать тебя и привезти в столицу.

— О боги! — Апполоний был ошеломлен. — Неужели мать нашего цезаря взялась за старое?

— Нет. Агриппина здесь ни при чем. Наоборот, она здесь менее всего заинтересована.

— Тогда кто же?

— Сам цезарь! — глаза Люция горели зловещим огнем.

— Зачем ему это нужно? Не понимаю! — Апполоний действительно не понимал.

— Три дня назад Нерон отравил Британика за пиршественным столом. Британик мертв.

— Бедный мальчик! — Апполоний был поражен. — Но он же совсем ребенок. Как он мог помешать императору?

— Этого ребенка он ненавидел всегда, ведь Британик тоже сын Клавдия, к тому же настоящий! — Люций повысил голос, но, опомнившись, туг же заговорил тише. — В последние месяцы император совсем не желает слушать мать. Сенека и Бурр владеют им и заправляют всем.

— Сенека?! — удивился Апполоний. — Филсоф?

— Да. Этот поэт и выскочка. Лучше бы он оставался на Корсике и писал свои трагедии. Клянусь Фемидой, у него это получается куда лучше. Но я отвлекся. Видя такое отношение со стороны сына, Агриппина, ты же знаешь ее вздорный характер, стала угрожать Нерону свержением, намекая ему, что Британик — единственный законный наследник Клавдия. Император давно уже, наверное, мечтал разделаться с соперником и не стал упускать случая. Говорят, что он кормил несчастного своегo брата отравой два раза, так как в первый раз Британик остался жив. И умер он на глазах своих друзей-сверстников.

— Кошмар! — Апполоний стал усиленно гладить голову. — Гороскоп начал сбываться. Неужели снова наступило время Гая Калигулы?

— Я думаю, что племянник переплюнет дядюшку. Но теперь о тебе?

— Но я тут при чем?

— Бурр разыскивает всех, кто мог бы симпатизировать Британику. Он ищет заговорщиков. И он их найдет. Сами найдутся. На тебя поступил донос. Вот он. Люций протянул собеседнику пергамент. Апполоний начал читать.

— Тут написано, что я поклялся Мессалине добыть трон для Британика, — с ужасом сказал он. — Кто же поверит в эту чушь?

— Они поверят, — Люций усмехнулся. — Если они захотят, ты сам поверишь в это. — Кто это писал? — указал на донос Апполоний. — Чей это почерк? Он мне знаком. Только не могу вспомнить. Подписи нет. — Я предупредил тебя, — сказал полицейский. — Это все, что я мог сделать. Прими мой совет. Люций смотрел на сникшего от обрушившегося на него несчастья старого друга. Голос его был полон сочувствия и озабоченности. Он продолжал говорить: