Роза и тис - [51]

А вспомните только невероятное хвастовство Яго, когда он разглагольствует о своей доблести в битвах? Все это чушь, Норрис! Этого никогда не было. Такую чепуху можно в любой день услышать от человека, который и близко не подходил к линии фронта. Фальстафовское[20] вранье и бахвальство, только на этот раз – не фарс, а трагедия.

Бедняга Яго хотел быть таким, как Отелло. Он хотел быть храбрым солдатом и честным человеком. Но это не было ему дано, как не дано горбуну выпрямиться. Яго хотелось нравиться женщинам, но он был им не нужен. Даже эта добродушная потаскуха – его жена – презирала его как мужчину и готова была прыгнуть в постель к любому. А уж будьте уверены, любая женщина была бы не прочь переспать с Отелло! Знаете, Норрис, я видел, какие странные вещи случаются с мужчинами, опозоренными в сексуальном отношении. Это действует на них патологически.

Шекспир это знал. Яго не может рта раскрыть без того, чтобы оттуда не хлынул грязный поток мерзких, извращенных непристойностей. Однако никто не замечает страданий этого человека! Ему дано было видеть красоту и благородство. Господи, Норрис, завидовать материальным благам, богатству, успехам – ничто, абсолютно ничто в сравнении с завистью духовной! Это поистине яд. Он разъедает, разрушает тебя. Ты видишь возвышенное, помимо своей воли любишь его и поэтому ненавидишь и не успокоишься до тех пор, пока его не уничтожишь, пока не стащишь с высоты и не растопчешь... Да, бедняга Яго страдал...

И, если хотите знать, Шекспир это понимал и пожалел бедолагу. Я имею в виду конец пьесы. Я думаю, Шекспир, погрузив гусиное перо в чернила – или чем они в то время писали, – собирался нарисовать злодея, но, чтобы осуществить это, ему пришлось пройти с Яго весь путь – идти с ним рядом, опускаться вместе с ним на самое дно и чувствовать то, что чувствовал Яго. Поэтому, когда наступает возмездие, Шекспир спасает его гордость. Он оставляет Яго единственное, что у того осталось, – молчание. Шекспир знает, что если ты побывал в аду, то не станешь об этом распространяться...

Гэбриэл резко повернулся ко мне. Его некрасивое лицо странно исказилось, в глазах светилась непривычная искренность.

– Знаете, Норрис, я никогда не был в состоянии поверить в Бога. Бога Отца, который создал зверушек и цветочки, который нас любит и о нас заботится. Бога, который создал мир. В этого Бога я не верю. Но иногда помимо моей воли я верю в Христа... потому что Христос спустился в ад... Настолько глубока была его любовь...

Покаявшемуся разбойнику он обещал рай. А как же другой, нераскаявшийся разбойник? Тот, кто проклинал и оскорблял его. С ним Христос спустился в ад. Может, после этого...

Гэбриэл вздрогнул. Глаза опять стали прежними – просто красивые глаза на уродливом лице.

– Я наговорил лишнего... До свидания! – резко бросил он и тотчас вышел.

Хотел бы я знать, говорил ли он о Шекспире или о себе. Скорее все-таки о себе.

Глава 20

Гэбриэл не сомневался в результатах выборов. По его словам, он не видел, что могло бы этому помешать.

Непредвиденное явилось в образе девушки по имени Поппи Нарракот, барменши из «Герба Смаглеров» в Грейтуитле. Гэбриэл никогда ее не видел и даже не знал о ее существовании. Тем не менее именно Поппи Нарракот дала толчок событиям, которые поставили под угрозу шансы Гэбриэла.

Дело в том, что Поппи Нарракот и Джеймс Барт были в очень близких отношениях. Но Джеймс Барт, когда напивался, становился невероятно грубым до садизма. Поппи Нарракот взбунтовалась. Она категорически отказалась иметь дело с Бартом. И держалась своего решения.

Вот и случилось так, что Джеймс Барт, получив отказ от Поппи Нарракот, явился ночью домой взбешенный и пьяный. Увидев ужас в глазах своей жены Милли, Барт еще больше разъярился и окончательно распоясался. Всю свою ярость от неудовлетворенной страсти к Поппи он обратил на несчастную жену. Барт вел себя как безумный, и Милли (трудно винить ее за это!) окончательно потеряла голову. Она решила, что Барт ее убьет.

Вырвавшись из рук мужа, Милли бросилась на улицу.

У нее не было ни малейшего представления о том, куда и к кому бежать. Ей и в голову не пришло обратиться в полицейский участок. Соседей рядом не было, только торговые лавки с крепко запертыми на ночь ставнями. Бежать было некуда.

Инстинкт направил Милли к человеку, которого она любила... который был добр к ней. Она не рассуждала и, конечно, не подумала о возможном скандале. В ужасе Милли помчалась к Джону Гэбриэлу – как отчаявшийся, загнанный зверек в поисках убежища.

Растрепанная, задыхающаяся, она бежала в гостиницу «Королевский герб», а за ней, выкрикивая угрозы, несся Джеймс Барт.

Как на грех, Гэбриэл оказался в гостинице.

Я лично считаю, что Гэбриэл просто не мог поступить иначе. Милли ему нравилась, он жалел эту несчастную женщину, а муж ее был пьян и опасен. Когда Джеймс Барт, с руганью ворвавшись в холл, стал ругать майора Гэбриэла, требуя оставить его жену в покое, а потом прямо обвинил в интимных отношениях с Милли, Гэбриэл послал его к черту, сказал, что Барт вообще недостоин такой жены и что он, Гэбриэл, позаботится, чтобы оградить Милли от его грубости.