Роза и тис - [3]

– Вы говорите, вам не известно, что он сделал? – закончила Кэтрин. Но ведь про отца Климента все знают... все!

Я с изумлением смотрел на нее. То, что она сказала, было правдой. Об отце Клименте слышал каждый. Имя его обладало магической силой, хотя многие полагали, что это всего лишь имя... миф... и что на самом деле такого человека никогда не существовало.

Как мне описать легендарного отца Климента? Представьте себе смесь Ричарда Львиное Сердце, отца Дамье и Лоуренса Аравийского. Соедините в одном человеке качества борца и святого с безудержной юношеской дерзостью.

В годы, последовавшие за Второй мировой войной, Европа и Восток переживали трудный период. Нарастающий страх порождал новые волны жестокости и варварства. Цивилизация дала трещину. В Индии и Иране происходили ужасные события: массовая резня, голод, пытки, анархия.

И вот в непроглядном тумане событий появляется фигура почти легендарная. Человек, называющий себя отцом Климентом, спасает детей, освобождает людей, избавляя их от пыток; непроходимыми горными тропами выводит свою паству в безопасное место и поселяет там, организуя общины. Его почитают, любят, перед ним преклоняются. Не человек – легенда!

И, по словам Кэтрин Югобиан, этот самый отец Климент и есть Джон Гэбриэл – бывший член парламента от Сент-Лу, бабник, пьяница, авантюрист, приспособленец, человек, неизменно действовавший лишь в своих собственных интересах и начисто лишенный всех добродетелей и положительных качеств, кроме одного – необыкновенной отваги.

И тут мой скептицизм вдруг, против моей воли, пошатнулся. Какой бы невероятной ни казалась мне история, рассказанная Кэтрин, в ней была одна правдоподобная деталь: оба, и отец Климент, и Джон Гэбриэл, были людьми исключительной отваги. Некоторые подвиги легендарного отца Климента, безрассудная смелость, проявленная им при спасении людей, отчаянный риск, даже блеф... да, именно дерзость методов – все это соответствовало характеру Джона Гэбриэла.

Однако Джон Гэбриэл всегда был воплощением саморекламы. Все, что бы он ни делал, делалось на публику.

Если Джон Гэбриэл действительно был отцом Климентом, об этом, вне всякого сомнения, стало бы известно всему миру.

Нет, я не верил, не мог поверить.

Но когда Кэтрин наконец выдохлась, когда огонь в ее глазах погас и она с прежней монотонной настойчивостью произнесла: «Теперь вы пойдете, пожалуйста?» – я позвал Парфитта.

Он помог мне встать, подал костыли, с его помощью я спустился с лестницы и сел в такси; Кэтрин села рядом.

Видите ли, я должен был сам во всем убедиться. Было ли это с моей стороны простое любопытство или возымела действие настойчивость Кэтрин Югобиан? (В конце концов, я все равно ей уступил!) Как бы то ни было, я хотел увидеть Джона Гэбриэла; хотел узнать, смогу ли я соединить историю отца Климента с тем, что мне было известно .о Джоне Гэбриэле в Сент-Лу. Возможно, мне хотелось знать, смогу ли я увидеть то, что видела в нем Изабелла, что она должна была видеть, чтобы поступить так, как она поступила.

Не знаю, чего я ожидал, поднимаясь вслед за Кэтрин Югобиан по узкой лестнице в маленькую спальню. Там был врач – француз с бородкой и важными манерами жреца.

Он склонился было над своим пациентом, но при виде меня отступил в сторону и вежливым жестом попросил подойти. Он окинул меня любопытным взглядом: я оказался тем, кого великий человек, умирая, выразил желание видеть.

Лицо Гэбриэла поразило меня. Прошло столько времени с тех далеких дней в Заграде. Я бы не узнал его в человеке, неподвижно лежавшем на кровати. Он умирал.

И конец был близок. Мне казалось, что я не нахожу ничего знакомого в чертах этого изможденного лица. Должен признаться: во всем, что касалось внешности, Кэтрин была права. Это истощенное лицо было лицом святого. Страдальческое, измученное, аскетическое. И в то же время излучающее благодать.

Но все это не имело ничего общего с человеком, которого я знал как Джона Гэбриэла.

Умирающий открыл глаза, увидел меня и ухмыльнулся Это была та же самая ухмылка и те же самые глаза – прекрасные глаза на небольшом уродливом клоунском лице.

– Значит, она все-таки вас заполучила! Армяне великолепны! – произнес он. Голос был очень слабый.

Да, это был Джон Гэбриэл. Он подозвал врача и тихо, страдальческим, но властным тоном потребовал обещанный стимулятор. Врач протестовал – Гэбриэл настаивал.

Как я понял, это ускорило бы конец, но Гэбриэл сказал, что последний короткий прилив энергии для него важен, даже необходим.

Пожав плечами, доктор уступил и сделал инъекцию.

Он вышел вместе с Кэтрин, оставив нас вдвоем.

– Я хочу, – сразу начал Гэбриэл, – чтобы вы знали, как умерла Изабелла.

– Мне все уже об этом известно – Нет, я так не думаю, – возразил он и рассказал, что на самом деле произошло тогда в кафе в Заграде.

Я же расскажу все позднее и в соответствующем месте моего повествования.

После этого Гэбриэл произнес всего лишь одну фразу.

Но именно из-за нее я и взялся за перо.

Отец Климент принадлежит истории. Его необычная жизнь, полная героизма, стойкости, мужества и сострадания, принадлежит тем, кто любит описывать жизнь героев. Организованные им общины послужат основой для новых экспериментов в области человеческого существования. Появится еще много книг о жизни человека, который придумал и создал эти первые общины.