Роза и свиток - [22]

Действительно, псы, подумал Шани и произнес:

— Что главное для инквизиции?

— Искоренение греха! — дружно откликнулись академиты.

— Верно. Отношение к еретику?

— Любим грешника, ненавидим грех, ищем истину!

— Прекрасно, — кивнул Шани. — Итак, дети мои, хотели настоящее дело и настоящую ведьму — так получайте. Женщина, семидесяти восьми лет, скончалась вчера. Причина: изношенность сердечного клапана, протоколы осмотра и вскрытия перед вами. Подозреваемая, — он специально назвал ведьму подозреваемой, а не виновной, — Дина Картуш, восемнадцать лет, за день до смерти поссорилась с жертвой. Вперед. Анализируйте документы, читайте протокол вскрытия, я жду ваши выводы.

За окном исходила метелью глухая весенняя ночь. Фонари были погашены, и казалось, что за окнами бушует великое ничто, мировой океан пустоты, из которого божественная воля еще не извлекла твердь земную и небесную. Шани стоял у окна и смотрел то на заснеженную улицу, то на академитов, которые шустро перелистывали выданные им документы и спорили вполголоса о том, как именно наводится сердечная порча.

Дина Картуш сейчас валялась на лавке в подвале инквизиционной тюрьмы. Отвратительное место, способное сломать даже самого сильного человека: холод, сырость, грязь, крысы, что чувствуют себя полноправными хозяевами — если дочь архивариуса переживет эту ночь и не умрет от стыда, горя и омерзения (а такие случаи в практике Шани тоже бывали), то выйдет оттуда совершенно другим человеком. Шани поймал себя на неожиданной мысли о том, что хочет ее освободить. Он с трудом подавил позыв спуститься вниз и открыть дверь камеры, чтобы взять рыжую девчонку за руку и вывести в эту метельную ночь — пусть идет своей дорогой и не попадается больше ему на глаза. Ему бы никто не помешал. А родственники покойной лекарицы… Попробовали бы они только рот раскрыть: вот их бы Шани с удовольствием отправил в тюрьму. Всем гуртом в одну камеру, посидели бы, как пауки в банке да погрызли друг друга…

— Ваша неусыпность, — окликнула его Хельга. — А обыск в доме делали?

— Протоколы в папке справа, — указал Шани, и академиты, сбивая друг друга с ног, кинулись в указанном направлении. Некоторое время Шани слушал их спор по поводу того, можно ли считать стальную булавку для волос предметом малефиция и довольно улыбнулся, услышав правильный вывод.

Метель усиливалась. Весна, похоже, не слишком торопилась в столицу.

— Мы готовы, — сказал Михась. Шани одобрительно кивнул.

— Выводы?

Михась смущенно помолчал, а потом произнес:

— Наставник, получается, что девица Картуш невиновна. Во-первых, возраст жертвы. Лекарник прямо и открыто удивляется, что покойница с таким сердцем дожила до столь преклонных лет. Оно ведь можно и от естественных причин умереть, правда? Во-вторых, по осмотру тюремного лекарника, подозреваемая невинна. А этого не может быть, если она заключала договор со Змеедушцем… известно, как и чем его ведьмы подписывают. А в-третьих, злокозненные и злонамеренные предметы при обыске не нашли.

— Тогда кто она? — спросил Шани.

— Просто несчастная, которая оказалась в ненужном месте и в ненужное время, — откликнулась Хельга, не сводя с Шани пристального взгляда. — Наставник, вы снова нас проверяете?

— Ни в коем случае, — твердо сказал Шани. — Завтра официальное судебное заседание, и я называю ваши имена в составе следственной комиссии. Итак. Ваше решение было беспристрастным, основанным на фактах и чистым от предубеждения?

Академиты утвердительно кивнули. Ребята, вы не представляете, как сильно мне помогли, подумал Шани и произнес:

— Тогда не смею вас задерживать. Заседание завтра… вернее, уже сегодня, в десять утра. Доброй ночи, господа.

Негромко переговариваясь, академиты подались к выходу. Шани устало опустился в свое рабочее кресло и закрыл глаза, решив, что ехать домой отдыхать уже нет смысла. Близится утро, несмотря на непроницаемый глухой мрак за окном, скоро будочники начнут бить в железо, и в храмах зазвучат первые колокола, собирая верную Заступникову паству на первую молитву. Он сможет вздремнуть и здесь…

Кто-то дотронулся до его руки. Шани открыл глаза и увидел склонившуюся над ним Хельгу.

— Наставник, с вами все хорошо? — спросила она. Шани потер переносицу и утвердительно кивнул.

— Да, Хельгин. Все в порядке, — помолчав, он добавил: — Спасибо за заботу.

Хельга выпрямилась и отступила в сторону. Казалось, она хотела спросить о чем-то еще, но не решалась. В неверном свете факелов (Шани давно хотел заменить их обычными люстрами со свечами, но традиция оставалась традицией) ее лицо казалось изменчиво зыбким — лицом незнакомки, русалки под толщей зеленой воды.

— А с тобой все хорошо? — спросил Шани, стараясь, чтобы голос прозвучал как можно мягче. Не вышло.

— Я не знаю, — промолвила Хельга со странной тоской. — Правда, не знаю.

Она просто девушка, которая занята неженским делом, пришло на ум Шани. Наравне со своими сокурсниками она изучает протокол пыток злокозненных ведьм и еретиков, разницу между прямым палаческим ножом и лезвием для срезания жира, учится, как пытать так, чтобы еретик продержался в сознании максимально долго — и не падает в обморок, и держится на ногах тогда, когда ее товарищей начинает тошнить от увиденного. Хельга молчала, низко опустив голову, и Шани вдруг физически ощутил всю полноту ее печали и одиночества.