Роза Галилеи - [77]

Через несколько дней мир рушится — израильская армия входит в Ливан.

С прошлой весны на севере было тихо, но в этот день с утра на территорию кибуца то и дело въезжают военные машины, мужчины прощаются с друзьями и семьями и отбывают в свои части. Рони — тыловик, но в пограничном Гадоте все чувствуют себя на переднем крае. В кибуцниках срабатывает давно выработанный рефлекс — мгновенно подняться на защиту родины, соединиться как можно быстрее со своей частью и как следует вмазать арафатовцам, окопавшимся в Ливане и уже который год не дающим жить спокойно. Усталость от многолетней войны, в которой невозможно победить, резня, устроенная ливанскими союзниками в лагерях палестинских беженцев Сабра и Шатила, сомнения в мудрости и выполнимости затеянного, болотная топь Ливана — все это еще далеко впереди…

Для укрепления духа населения телевизионные передачи стали транслировать в цвете, но происходящее не радует даже во всех цветах радуги. Только Браха упивается своей прозорливостью.

Хен, офицер запаса, со знакомствами среди генералов, вовсю фантазирует, как она въедет в Ливан на головном израильском танке. Для нее нет ничего невозможного, но я смиряюсь со скромной ролью защиты тыла: Гадот получает от разведки сообщение, что следующей ночью поселение подвергнется обстрелу «катюшами». Меня, как и многих других женщин, отправляют спать в детский сад: в случае ночной тревоги я должна буду перевести детей в бомбоубежище.

Спать на раскладушке неудобно, да и сон не идет. Я жду сирены и с ужасом представляю, как потащу одновременно троих сонных и напуганных трехлеток. Мамы на меня полагаются, и я, конечно, не подведу, но скорее бы рассвело!

Хоть Гадот так и не подвергся обстрелу, мы все чувствуем себя вплотную приблизившимися к фронту. Столько друзей и знакомых воюют в Ливане! Всеведущая Хен сообщила, что Дакота тоже там, он подполковник запаса. Я волнуюсь за всех, за Дакоту особенно, и не могу поверить, что когда-нибудь меня снова начнет интересовать всякая чепуха, вроде нарядов или путешествий. Кажется, теперь я никогда не забуду, что именно в жизни по-настоящему важно, никогда больше не вернусь к бездумному, бесцельному существованию.

Идет второй месяц войны, названной «Мир Галилее». В «Жасмине» тихий час, дети спят, я спасаюсь от полдневного зноя, сидя на влажном полу. Радио передает сводку последних новостей. Внезапно в проеме двери возникает темная фигура солдата в высоких ботинках и с винтовкой через плечо. Только спустя несколько секунд я узнаю Ури, бросаюсь к нему и крепко обнимаю.

— Вот, возвращался из Ливана, впервые отпустили, проезжал мимо вас и решил заехать… — Ури смущен моей пылкостью, но и рад ей. Сейчас для меня каждый солдат — герой, а то, что Ури вспомнил обо мне, почувствовал, как необходимо мне выговориться, кажется чудом. В военной форме он совсем непохож на прежнего обормота. Подтянутый, стройный, с милым ежиком волос, синими глазами, заросшими щетиной ямочками на щеках. Он тоже садится на пол, раскинув длинные ноги, оружие бросает рядом. У него совсем мало времени, ему еще надо добраться до Итава.

— Как мой Шери?

— Шери прошел курс боевой дрессировки, осознал, что неправильно относился к своей хозяйке, совершенно напрасно видя в ней существо слабое и якобы нуждающееся в защите. Теперь стал замечательным псом. Дафна в нем души не чает…

— Кто из ребят ушел? Кто остался? Я так соскучилась по всем!

Все эти два с половиной года ощущение вины перед оставшимися мешало вырваться и навестить Итав.

— Лиора и Даниэль ушли, помнишь его, он на ситаре играл и буддизм проповедовал? Мы оказались бездуховными. У Галит и Дани родилась дочка. — Об этом я слыхала от Рони. — В Итаве опять открыли детский садик, Галит грозит, если понадобится, укомплектовать его своими силами, а ее Дани теперь секретарь кибуца. Рина с Эльдадом поженились и ушли в сельскохозяйственный кооператив. Эльдад подсчитал, что на себя работать выгоднее. Шоши познакомилась с кем-то из Нахшона и перебралась туда…

Хм, наверное, нет негодных невест, есть только недостаточно упорные.

— А Дафна?

— Мы с Дафной вместе. Это серьезно.

Я рада за них. Ури повезло. И Дафне тоже.

— Осенью Коби с Авиталь собираются пожениться. Некоторым Итав пошел на пользу.

Если это осуждение, то мне нечем защищаться.

— Мне он тоже пошел на пользу. Просто у меня больше не было сил.

— У многих не хватило сил, не вини себя. Ты сделала, что смогла. Лучше, чем ничего. Другие пришли на уже обжитое место, им легче.

Он добрый, я всегда любила его за это.

— Ури, я, наверное, уйду и отсюда…

Хорошо, что он не ошарашен.

— А Рони?

— Рони, как кошка, всегда падает на четыре лапы, ему везде хорошо. А я за пять лет перепробовала три кибуца и ни в одном не смогла найти себе места. Гадот — не Итав, без меня легко обойдется, а мне непонятно, зачем я здесь. И надоело…

Вот оно сказано, это давно просившееся наружу плохое слово «надоело». Ури слушает и, кажется, не осуждает.

— Я честно пять лет пыталась, — мне очень важно объяснить ему. — Но наверное, я с самого начала была для кибуца неподходящим человеком. Конечно, надо было слушать маму и идти учиться. А так все получилось напрасно.