Роялистская заговорщица - [40]

Было не время играть в случайного солдата. По дорогам для бродячих бездельников было небезопасно, тем более что по пути от Вервье в Мобеж за нашими всадниками следовали войска, которые шли на границу и должны были образовать непроницаемый кордон.

Через затянутые петли этой сетки приходилось пролезать.

За несколько часов оба молодца превратились в настоящих добродушных мужичков Фландрии и отправились предлагать свои услуги для расследований.

Дело сейчас же сладилось: на одно только Лавердьер мог сетовать, именно на усердие своего помощника, который нес всякий вздор и без всякой надобности упоминал о Вальми, Флерюсе и других пустяках.

Правда, это бывало после выпивки, когда он терял всякую способность рассуждать.

В назначенное время оба шпиона были на месте.

Экспедиция удалась как нельзя лучше.

Французы, кроме всех своих качеств, обладают еще одним – до последней минуты не верить в возможность предательства.

Теперь у Лавердьера в руках был почти целиком весь план Наполеона, план, о котором он никому не говорил, которого Фуше не мог продать, так как он его не знал. Герцогу Отрантскому угодно было создать себе право на королевскую благодарность благодаря лжепредательству.

Действительно, нападение с берега, чтобы отрезать отступление англичанам, было им вполне обдумано. И почем знать, не было ли главной причиной его неудовольствия на Наполеона то, что ему не удалось осуществить этого плана, который казался ему лучшим из всех.

Лавердьеру, человеку, привыкшему к внезапным нападениям, было ясно, что войска с разных направлений должны были сконцентрироваться в Брюсселе или Генте.

За лесами и холмами, которые тогда служили франко-бельгийской границей – продолжение Арден на рубеже Эно, французская армия расположилась от Авен до Рокруа и Седана.

С запада корпуса Рейля и д’Эрлона, в центре Лобау, с востока – Жерара.

Куда двинутся они – на Мож и Ат или на Динан и Намюр?

Королевский эмиссар слушал, понимая наполовину, подозревая обман. В сущности, они ничего не знали. Им казалось невероятным, чтобы войско, по словам шпионов в 120 000 человек, могло совершить это передвижение через Францию, расположиться на границах, и чтобы союзникам не было дано определенных распоряжений.

Целый день прошел в нерешительности – тайные посланцы беспрерывно перебирались через границу.

Никаких определенных приказаний: там ничего не известно.

Но вот 13-го узнают, – Лавердьер первый сообщил об этом, – что Наполеон в Авене.

14-го утром он выступил в Бомону, в нескольких лье от Шарльруа. Теперь, быть может, было уже поздно сомневаться!

Предстояло нападение, несомненное, решительное, при неожиданных условиях.

Тогда эмиссар, человек без имени, француз, который, при помощи французов, замышлял подготовить поражение своих соотечественников, отдал приказание Лавердьеру снова пробраться через войска – требовалось в ночь доставить один условный знак де Бурмону.

Граф, генерал-лейтенант, командовал четвертым корпусом у Жерара.

Во что бы то ни стало надо было пробраться к нему и передать ему одно несомненное удостоверение.

Никаких писем. Ничего написанного – золотую монету с королевским гербом, и только.

«Ремесло разносчика, – подумал Лавердьер, – вдобавок и ноша не тяжелая».

Между тем этот господин принял торжественный тон.

– Милостивый государь, – сказал он, обращаясь к нему. – Тот, кому будет поручена передача этого условного знака и кто с успехом исполнит данное ему поручение, имеет право лично требовать вознаграждения себе от короля.

– Гм! – промычал авантюрист, – иными словами, если я буду пойман, мне смерть.

– Зачем быть пойманным… Дайте лучше себя убить.

– Прекрасно… Это входит в условие… Но скажите пожалуйста, мне ведь эти дела знакомы: если меня убьют, – это легко сказать, – кто же исполнит поручение? Никто. Поверьте, лучше не подвергать себя случайности. Бесспорно, можно попасть в какую-нибудь неприятность, но всего благоразумнее из нее выкарабкаться, не оставляя своих костей и исполнив миссию. Не могу ли я рассчитывать на вашу помощь?

– Не понимаю.

– Я вам сейчас объясню. Я не знаю, кто вы, но я готов вас называть «монсеньором», именно в силу того уважения, какое вы внушаете мне, я позволяю себе рассуждать и говорю себе: такая личность, столь важная, которая держит в своих руках судьбы народов, не рискует собой без предосторожностей; согласитесь, монсеньор, ведь я действительно рискую: ведь если нас захватят, вас могут расстрелять.

– Я ничего не боюсь.

– Вот это-то я и желал услышать от вас. Это только доказывает, что у вас есть охранный лист, почем знать, может быть, их у вас два. Отчего бы вам не дать мне один из них; я догадываюсь, вы боитесь, что я воспользуюсь правом пропуска для какого-нибудь неблагоразумного поступка. Будьте покойны, я совсем не собираюсь теперь, по крайней мере, вступить в какие-нибудь препирательства с якобинцами Бонапарта. Если я воспользуюсь охранным листом, то, даю вам слово, только в минуту крайности. Но отчего же, черт возьми, не спасти своей шкуры, когда это можно.

Лавердьер не ошибся.

Он попал верно; у старого господина был при себе паспорт или чистый бланк за подписью министра полиции.