Ровным счетом ничего - [7]

КОЛБАСА

Чем заняты мои мысли? Мысли мои заняты колбасой. Это ужасно. О юноши и мужи, слуги отечества, на которых отчизна возлагает свои надежды, внимательно посмотрите на меня, и да послужу я вам ужасающим примером, ибо я низко пап. Не могу отделаться от мысли, что только что я еще обладал колбасой, ныне канувшей навек. Я вытащил ее из шкафа и, не удержавшись, съел ее. Со слишком уж явным вожделением я поглотил то, что могло бы существовать, если бы не было мной уничтожено. Еще несколько минут назад великолепнейшая сочнейшая колбаса была реальностью, но вот сейчас, из-за — к сожалению — слишком поспешного поглощения ароматнейшая колбаса исчезла, отчего я безутешен. Только что еще она была здесь, и вот ее нет, и никто никогда мне ее не вернет. Я съел то, что мне ни в кои веки не следовало съедать столь быстро, что мне не следовало вкушать столь поспешно. Я проглотил то, что мне и сейчас могло бы прийтись по вкусу, если бы я устоял перед вожделением. Я глубоко сожалею, что не устоял и что употребил то, что еще несколько минут назад лежало передо мной, свежее и румяное, что, однако, никогда уже не будет лежать передо мной, потому что я с излишней поспешностью истребил его. Я воспользовался тем, чем мог бы и дальше пользоваться, если бы не случилось того, что случилось и что уже не исправить. Канувшее в Лету еще могло бы спокойно и мирно покоиться предо мной, и утраченное безвозвратно могло бы возбуждать аппетит, однако возбуждающее аппетит кануло в Лету, и я искренне об этом сожалею, хотя и сознаю, что все сожаления мало чем или вообще ничем не помогут. На что я посягнул, могло оставаться неприкосновенным, что я съел, могло оставаться несъеденным, что я проглотил, могло оставаться непроглоченным, если бы я был благоразумнее и воздержаннее, но, к сожалению, я не был ни воздержанным, ни благоразумным, о чем я глубоко скорблю, хотя и сознаю, что жалобы и раскаяние мало чем или вообще ничем не помогут. Что исчезло, могло бы еще быть здесь, и что погибло, могло бы радостно жить. Зверски раскусанное и прожеванное могло бы быть целым, но, к сожалению, оно разжевано, и жалобы тут не помогут. Что никак уже не может быть полезно, могло бы быть чрезвычайно полезно, и исчезнувшее без следа могло бы и сейчас радовать меня своим прелестным присутствием, если бы я не совершил достойный сожаления проступок, в чем я с более чем серьезным (увы!) основанием раскаиваюсь. Что, как уже говорилось, пропало, совсем не обязательно, как уже говорилось, должно было исчезнуть, если бы я был более стойким и сильным и не поддался дурным наклонностям. Гадкие побуждения, вы подло лишили меня моей колбасы. Я вкусил того, что могло бы и дальше оставаться кушанием, ожидающим вкушения, если бы я оставил его в покое, не вкушая и не отведывая, из-за чего я, как я уже неоднократно говорил, безутешен, что я могу повторять без конца. Я сам виноват в понесенной утрате, потому что попробовал совершенно восхитительного кушанья, а теперь оно совершенно распробовано и откушано, потому что я был невоздержан, в чем я раскаиваюсь. Раскаяние ничего не дает, оно лишь увеличивает боль колбасной утраты, и потому я попробую обойтись без раскаяния, что все же очень сложно, так как причина раскаяния сильна и значительна. Я потерпел фиаско, потому что не сберег то, что должен был непременно хранить и лелеять, однако, к сожалению, не лелеял, во что едва могу поверить, потому что всегда был уверен, что я силен и стоек, в чем я, похоже, заблуждался, отчего мне больно, хотя, как я уже говорил, раскаяние, конечно, совершенно ничего не дает. Ах, эта колбаса, клянусь, она была великолепна! Чудесного копчения, нашпигована великолепными кусочками сала, вполне подходящей, солидной длины, а запах у нее был такой тонкий, такой чарующий, а цвет у нее был такой розовый, такой нежный, а как хрустела она, когда я ее раскусывал, я и сейчас еще слышу, как она хрустела, а сочной она была — сочнее я ничего во всей своей жизни не ел, и эта сочная аппетитность могла бы и сейчас быть аппетитной и сочной, эта розовая нежность и сейчас быть розовой и нежной, аромат и сейчас быть ароматным, аппетитная прелесть и сейчас быть аппетитной и прелестной, продолговатая округлость и сейчас быть продолговатой и округлой, копченость и сейчас быть копченой, нашпигованное салом и сейчас быть нашпигованным, если бы у меня была выдержка. Я мог бы и сейчас слышать ее хруст, если бы уже не схрустел ее всю, и было бы еще что пожевать, если бы я, к сожалению, все не сжевал.

ЗЛАЯ ЖЕНЩИНА

Однажды некая женщина, оказавшаяся в силу сложившихся обстоятельств перед необходимостью похоронить мечту, в которую, как ей казалось, она могла бы превратить свою жизнь, проплакала целые дни и недели напролет, горюя об этой утрате. Когда же она наконец выплакала свою боль, то стала, даже к своему собственному изумлению, злой женщиной, не сохранившей более никакой живой потребности, кроме желания видеть других женщин совершенно растерянными, смятенными и подавленными, для чего она стремилась сделать их несчастными. С этого момента она все больше и больше ненавидела каждое радостное женское лицо, ощущая себя обиженной и оскорбленной всяким видимым выражением счастья. Ее так и тянуло строить козни и зловредные планы против любого удовольствия, ею примеченного, поскольку любое радостное зрелище, похоже, причиняло ей боль. Имеет ли несчастный человек право так далеко заходить в человеконенавистничестве? Ни за что и никогда! — таков должен быть решительный ответ. Погубленная множеством страданий, несбывшимися надеждами на счастливую жизнь, злая женщина взяла на себя мрачное обязательство ловко сводить юных девиц с молодыми людьми, пробуждать в них взаимный интерес, все более сближая их, а когда наконец ей представлялось, что блаженная приязнь достаточно созрела, она снова все расстраивала изощренным коварством, жестоким умыслом, подлым наветом и подстроенными недоразумениями. И тогда вид плачущей покинутой особы своего пола был ей мил и доставлял ей наслаждение. Такого рода вещами она занималась довольно долго, и при том обделенные радостью и удовольствием девушки почитали ее за благородную и утонченную женщину. И все же постепенно все стали подмечать, насколько она озлоблена, а как только люди в том удостоверились, ее опасного общества впредь стали старательно избегать, да так, что вскоре у нее и возможности не осталось, чтобы подстраивать несчастья, творить зло и сеять вражду и уныние.