Роузуотер - [38]

Ганглий трещит и швыряет молнии. Ночные птицы недовольны.

Не отпуская солдат на поверхности и не прерывая связи с гангстером в Тайво, я ищу жизнь, живое сознание. Ничего, но я не могу быть уверен, что грязь не блокирует ксеноформы.

– Выкапывайте их, – говорю я. А сам залезаю в багги вздремнуть, пока они выполняют приказ.

Ожидая, я пытаюсь дотянуться до Энтони. Это мое новое хобби. Я хочу проникнуть в биокупол. Может, это молитва? Может, я молюсь космическому богу? Как до этого дошло?

Кто-то пинает дверь моей машины. Я открываю глаза.

– Они готовы.

Шестнадцать гробов. В воздухе пахнет мокрой землей и гнилью. Кого-то из этих мертвецов не забальзамировали.

На этот раз я смотрю без искажающего поля Ремилекуна. Тут не все военные. Кто-то из дружины, кто-то гражданский, районные мальчишки. Земля вспахана, будто плугом. Гробы разбросаны, словно семена, а не жатва. Я иду по борозде, которая приводит меня в точку ровно посередине между ними. Звуков нет. Бойцы смотрят на меня.

– Я ожидал, что будет шум, – говорю я.

– Прекратился, как только мы стали копать.

Они все расслабились, повесили винтовки на плечи и курят. Бродячий пес входит в световое пятно, но взвизгивает, когда в него бросают камнем. Ремилекуна я не вижу.

Там, в Тайво, бандит, с которым я связан, шевелится, переворачивается и снова засыпает.

За спиной у меня гудит южный ганглий. Интересно, сколько обожженных трупов сегодня лежит у его подножья.

Я не закрываю глаза.

Тянусь, нащупываю ксеносферу…

Кофо, один из солдат, прячет в карманах несколько тысяч долларов. Он и не заметит пропажу нескольких сотен…

Грохот выдергивает меня из транса. Все гробы взрываются, щепки разлетаются в ночи. Я теряю связь с Тайво, со всем. Реаниматы бросаются ко мне, тянутся, напирают и расталкивают друг друга. Поднимается такое зловоние, что я содрогаюсь от отвращения. Я паникую и, не зная как, вырубаю всех солдат. Я слышу, как они кричат от боли. Я бегу. Руки хватают меня.

Суки. Отвалите от меня нахер.

Навыков рукопашного боя как не бывало. В панике я вслепую размахиваю кулаками.

Я бегу. Я бегу в направлении ганглия. Подальше от этих долбаных реаниматов.

Реаниматы не думают. Я не могу заглушить их сознание белым шумом: у них его нет. Меня хватает слишком много рук, слишком много тел повисает на мне, замедляя бег. Я падаю в пыль.

Зачем я им нужен?

Я слышу звук от ножа, который можно услышать на бойне. Сталь, взрезающая плоть и кость. Влажные удары и треск. Я слышу его сознание еще до того, как вижу его.

Ремилекун пробивается сквозь бездумных реаниматов. Он делает это потому, что не хочет объяснять мою смерть своему начальству. Его презрение ко мне сродни ядовитому газу.

Другие бойцы приходят в себя и присоединяются к схватке.

Реаниматы умирают.

Снова.

Позже загорается костер. Реаниматов сжигают и развеивают под аккомпанемент проклятий на йоруба. Я молчу. Они все боятся и ненавидят меня, но и хрен с ними. Я веду свой багги обратно в Тайво, справа от купола, пытаясь перегнать восходящее солнце.

Я отпиваю кофе, и мне тут же хочется его выплюнуть. Эти кофейные зерна явно не были частично переварены млекопитающим для улучшения вкуса. Запах лучше, так что я подношу чашку к носу и просто вдыхаю.

– Кааро, ты меня слушаешь? – спрашивает Феми.

– Да, мама, – говорю я. Это правда лишь отчасти. Еще я смотрю на экран телевизора, где Джек Жак, местный горлопан, пытается убедить камеру, что у Роузуотера должен быть собственный мэр. В Нигерии мэров не бывает. Мужик с ума сошел.

– Это какая-то лажа, а не отчет. Ты чуть не погубил людей, – сообщает Феми. Она говорит из плазменного дисплея, созданного голобоксом размером со спичечный коробок. Сигнал расшифровывается моим имплантатом. Любой другой человек поблизости увидит пятно и услышит белый шум. В кофейне все равно никого, кроме усталого баристы.

– Они были солдатами, – говорю я. – И говнюками.

Феми еще сильнее прищуривается.

– Ты поджарил их мозги, когда они были на операции.

– Это была случайность.

– Ты сбежал, Кааро.

– Я не оперативник. Я собираю информацию, Феми. Я не дерусь, я не стреляю, и я определенно не хочу иметь дела с полчищами мертвецов, восставших из могил, чтобы сожрать мои мозги.

Она массирует виски.

– Реаниматы не едят мозги, необразованный ты ублюдок.

– Но и коллективные обнимашки они точно устроить не хотели, – говорю я.

Она вздыхает.

– Кааро, ты должен понять, что внутри О45 существует сопротивление работе с сенситивами. Ты работаешь точнее большинства из них, но проблем, кажется, создаешь в два раза больше. Не все тебя любят, – последнюю фразу она произносит медленно и по-английски.

– Что ты имеешь в виду?

– Агент не может сбегать от перестрелки. Ты прошел подготовку, у тебя есть оружие. Если ситуация того требует, используй и то и другое. Если это повторится, последствия будут неприятные, так что отрасти уже яйца.

– Можно одолжить твои?

– Давай шути. Увидишь, что будет, если из-за тебя умрет человек. Хотя бы один. Возвращайся к своему гангстеру и не смей игнорировать сеансы связи.

Плазма рассеивается. Не знаю, почему она злится. Я в прошлом году ясно сказал ей, что не хочу иметь ничего общего с их драгоценным агентством. Сосредотачиваюсь на телевизоре.