Ротмистр авиации - [33]

28.

Стэнгулеску поглядел на него пьяными глазами, поднял бокал:

— Алекс, я пью за нас с тобой! За нашу мужскую дружбу!

— Хорошо, Джерри. Но я пока воздержусь.

В зале тишина. На полуосвещенную сцену вышла Варя Панина. Японцы, как обычно, за своим столиком, Киёмура с портфелем. Это еще ничего не значит, но вообще с портфелем в варьете японец приходит крайне редко. С японцами Губарев поздоровался, но присаживаться не стал. Легче будет уйти. Едва Панина запела, за столиками восторженно захлопали. Романс «Шавалэ» — лучший в ее репертуаре.

Как медленно тянется время. Стэнгулеску пьян, уселся боком, откинувшись на стуле. Кажется, пора: как правило, японцы уходят к половине второго, сейчас двенадцать. Записка Полины должна попасть к Танаке вовремя, сам же он должен успеть вернуться в зал и, если удастся, проверить реакцию атташе. Потом загримироваться — к трем, если все будет в порядке. Он рассчитал точно: сегодня в половине второго из варьете должен уйти один Киёмура. Танака, при условии, что ему действительно нравится мадемуазель «В холодном Париже», задержится до трех… Кончился романс, самое время уходить.

Выскользнул из-за стола, прошел за кулисы; входя в грим-уборную, на секунду обернулся — коридор пуст. Полина за трюмо, сказала, не поворачиваясь:

— Я ждала, но ты что-то рано… Саша, — повернулась. — Что случилось?

— Ничего, если не считать: пришла пора уходить из «Аквариума».

Повернул ключ, Полина нахмурилась.

— Мне собираться? Саша, это действительно все?

— Выслушай внимательно: сейчас ты напишешь записку Танаке. Напиши, что после программы свободна и можешь с ним встретиться. Сегодня вы обязательно должны уехать вместе. Ты и Танака. Понимаешь? Обязательно.

Как легко ему с ней, он мог бы не говорить всего этого, она поняла бы по глазам.

— Понимаю.

— Когда подойдете к извозчикам, моя пролетка будет запряжена серой кобылой, на мне будет полосатая поддевка. Вы с Танакой должны сесть на эту пролетку. Именно на эту, ни на какую другую.

— Попробую.

— Потом мы отъедем, я остановлю пролетку и прикажу выйти. Ты должна сделать вид, что испугалась, и — подчиниться. Вот ключ от моей квартиры, адрес не знает никто, кроме ПКРБ и тебя. Пройдешь дворами ко мне, жди там. Я приду.

— И все?

— Все.

— А ты?

— Я недолго поговорю с Танакой.

Взяла ключи, спрятала в сумочку.

— Прости за дурацкий вопрос — это опасно? То, что тебе предстоит?

— Опасность в другом: если Танака откажется сегодня ехать с тобой. Для меня это будет катастрофой.

Полина усмехнулась:

— Он не откажется.

29.

Сменщик из конюшни «Виктория» в пролетке, запряженной серой кобылой, как они и договорились, ждал у черного хода. Получив пять рублей, подмигнул, спрыгнул, передал вожжи — и ушел. Губарев припрятал сверток с цивильной одеждой, сел на козлы, не спеша развернулся по Кронверкской. То и дело почмокивая и осаживая кобылу, подъехал к выходу из «Аквариума». Остановился у тротуара, осмотрелся.

Пока все хорошо, у тротуара впереди один, свободный экипаж. Возчика он не знает; вороной жеребец ослабил переднюю ногу, изредка вяло поводит копытом. По времени — Танака и Полина должны выйти минут через двадцать. Опустил локоть, еще раз проверил прижатый поясом револьвер. Оружие держится легко, он достанет его в полсекунды. За двадцать минут кто-то должен выйти и занять переднюю пролетку, если же никто не выйдет, Полина должна сесть к нему. Естественно. Без всякого напряжения, так, чтобы Танака ничего не почувствовал. Кажется, кроме них, никого не будет, да, вот хлопнула дверь, покосился — они. Идут сюда, вся надежда на Полину. Танака чуть впереди. Полина отстала. Вот запахнула шаль, прибавила шаг. В руках Танаки портфель — плоский, из крокодильей кожи, с вензелем. Чей — Танаки? Киёмуры? Портфель облегчает дело, впрочем, в любом случае Танаку следует обыскать. Полина пошла быстрей, хочет сесть в пролетку как бы не разбирая, с ходу. Вот села, пролетка качнулась. Он слабо тронул вожжи, разогревая кобылу. Танака прыгнул следом, спросил негромко:

— Мадемуазель, к вам?

Поля молодец, играет прекрасно. Прошептала тихо:

— Ко мне.

— Куда?

— На Малую Посадскую.

Танака бросил:

— Голубчик, на Малую Посадскую.

Дернул вожжи, кобыла пошла легко. Улица совершенно пуста. Пока все ему на руку. Разворачиваясь у трамвайных путей, заметил: портфель лежит на сиденье. С полверсты они трусили по Каменноостровскому, потом свернули в переулки; за третьим поворотом Губарев остановил кобылу, быстро спрыгнул.

К Танаке он повернулся уже с револьвером в руке. В самообладании японцу не откажешь, лицо каменное:

— Что это значит?

— Руки вверх, господин атташе!

Черт с ним, с самообладанием, главное — руки. Следить за его руками, не выпускать их из виду. Темные глаза в щелках век смотрят в упор, не мигая, понять по этим глазам ничего нельзя. Ничего и не нужно понимать, оружие у него наверняка есть.

— Руки вверх, быстро!

— Все-таки что это значит?

Правая рука Танаки незаметно поползла к борту фрака — Губарев тут же поднял ствол.

— Спокойно! Господин атташе, не сомневайтесь, я выстрелю! Руки вверх!

— Это произвол. Кто вы?

— Стреляю… — Он стал осторожно нажимать курок. Танака поднял руки, портфель остался на сиденье. Губарев быстро обшарил фрак атташе, достал из внутреннего кармана браунинг, сунул к себе за поддевку. Полина дрожит от страха, молодец. Главное, не дать ему опомниться.