— Поразительно! — выдохнул профессор. — Поразительно! Никогда ничего подобного, клянусь!.. Похоже на усыпальницу или саркофаг… Или окаменевшее захоронение древнего человека…
Фридрих Карлович шипел проклятия себе под нос, не видя и не слыша ничего вокруг, истирал брюки о шершавый камень, изредка, покусывая огрызок карандаша, делал пометки в потрепанном блокноте. За последние несколько суток профессор осунулся, почернел лицом; запавшие, покрасневшие глаза отблескивали из глазниц лихорадочным безумием: крайнее возбуждение отняло сон, позволяя забыться лишь на пару часов тревожным маревом беспамятства.
— Вы можете сказать каким веком датируется фигура? — осторожно поинтересовался Ливнев.
— Черта с два! — Фридрих Карлович поднялся, отряхивая колени. — Черта с два я могу сказать хоть что-нибудь определенное!.. Никаких стесов, никакой каменной крошки в порах… Вряд ли это рукотворное изваяние, больше похоже на отпечаток некогда жившего человека в затвердевшей со временем породе. Науке известны подобные находки, пусть не такого умопомрачительного качества, но…
— Говорите же, — подбодрил Ливнев, видя колебания профессора.
Тот пожевал губами, нахмурился.
— Вот тут-то и кроется главная загвоздка. Фигура выполнена уже в твердом граните. Взгляните, здесь будто прошли шлифовальным кругом, врезались в изначальную структуру породы. Вода, ветер за долгие годы делают камень пористым, а ниша гладкая, как стекло. Внутри не прижился ни мох, ни лишайник. Сей факт свидетельствует только об одном…
— Продолжайте, Фридрих Карлович, — Ливнев впитывал каждое слово.
— Рельеф нанесен несколько месяцев назад, — профессор развел руками. — А может статься – недель… То есть, неизвестный скульптор, вкупе с необходимым оборудованием, забрался в таежную глухомань, чтобы исполнить ювелирную работу на потеху лесному зверью! Бред!..
Ливнев прищурился, покивал головой. Фридриху Карловичу почудилось, что тот нимало не удивлен противоречивыми его выводами, а, наоборот, ожидал услышать нечто подобное. К слову сказать, впечатления ученого мужа начальник изыскательской партии не производил: рослый, широкоплечий, уверенный в движениях, он скорее напоминал офицера гвардии. Да и порядок в лагере царил соответствующий: вежливые молодые люди, с немигающим, внимательным взором подчинялись Ливневу беспрекословно.
— Ваша находка, бесспорно, произведет фурор в научном мире, — продолжал профессор. — В Императорском Географическом обществе, действительным членом которого я являюсь, прямо-таки с ума сойдут…
— Боюсь, — перебил Ливнев, — от публикаций придется воздержаться. Более того, прошу вас, уважаемый Фридрих Карлович, не предавать огласке увиденное вами и содержать в тайне истинную причину вашей поездки.
— Помилуйте, отчего же? — поднял брови профессор.
Ливнев извлек из-под непромокаемого плаща сложенную вчетверо бумагу, развернул, и, не выпуская из руки, предоставил Фридриху Карловичу возможность вдоволь полюбоваться пестревшими на гербовой бумаге печатями и вензелями. Буквы прыгали перед глазами изумленного профессора, но ему все же удалось запечатлеть слова: "наделяется особыми полномочиями", "всемерное содействие", "тайный советник" и высочайший росчерк Его Императорского Величества. Тайный советник, занимавший третью, равную с армейским генерал-лейтенантом, ступень в "Табели о рангах", стоял напротив, попирая влажный перегной сапогами на толстой рубчатой подошве, и буравил профессора ясными, холодными, как речные льдинки, глазами. Широкоскулое лицо его не несло никаких эмоций и походило на восковую маску с грубоватыми, но правильными чертами.
— Слушаюсь, — только и выдавил в раз пересохшим горлом профессор. — Изволите расписку?..
— Фридрих Карлович, уверяю, — Ливнев приобнял профессора за локоть. — В этом нет никакой нужды, и мне вполне довольно вашего слова.
— Оно у вас есть. Но позвольте, чем же, однако, вызван столь пристальный интерес к находке, гм, государевой службы?
Ливнев помолчал, потер переносицу в раздумье и негромко произнес:
— Рельеф обнаружили двое беглых каторжан, скитавшихся по тайге. Они клялись в голос, что услышали необычайно громкий, хлестнувший по ушам, треск, и решились приблизиться… Спустя месяц, ценой огромных усилий, не имея за спиной ничего, кроме сбивчивых рассказов, нам все же удалось отыскать эту фигуру.
— Невероятно, — пробормотал профессор.
— Это не все. Со слов преступников следует, что они видели бредущего по лесу обнаженного человека, восставшего, по их заверениям, из камня.
— Голема? — усмехнулся профессор. — Но, вы-то, я надеюсь, не верите таким россказням?
Ливнев молчал. И от этого молчания Фридриху Карловичу сделалось не по себе.
— Я верю фактам, а они, как известно, вещь упрямая. Подобных случаев мы фиксируем десятки, сотни в год. И, зачастую, за небылицами и, как вы изволили, россказнями, кроются воистину необъяснимые явления, иногда и с вещественными свидетельствами. Наука от них открещивается, церковь валит все на божий промысел, невразумительно бубнит про покаяние и геенну, разного рода знахари и шаманы уверяют, что им все доподлинно известно, значительно надувают щеки, пучат глаза, но этим дело и ограничивается… Что вы прикажете делать? Отрицать неведомое? Зарываться головой в песок? Наша цель, если не употребить загадочные силы на пользу государству, то, хотя бы, отыскать способы защиты от них…
