Рост души - [5]

* * *

Егорову Василию труднее, чем Альке. Егоров прошел горнила войны, но мирная жизнь развернула перед ним такой фронт, выстоять который оказалось намного сложнее.

Там, на фронте, требовалось, возможно, одно главное условие - не быть трусом. И Васька им не был. Мирная жизнь потребовала дополнительных условий. Самое же трудное заключалось в том, чтобы согласовать память и боль войны со своим новым бытием, со своей работой, учебой, со своим призванием.

Призвание - вещь необходимая, но чертовски прихотливая. Оно зависит от сотен причин. Можно всю жизнь провлачить, а так и не понять, в чем оно у тебя.

Егоров Василий относится к тем людям, которые мучительно ищут свою единственную дорогу в жизни. То, что он пошел на фронт, видел кровь, потерял немало друзей и товарищей, потерял ту, которую ему суждено было полюбить, - все это и мешает ему найти себя, бередит душу, но и помогает. Связанные общим героем повести "Мост" и "Боль" как раз и посвящены этой решающей ступени взросления личности, когда в сомнениях и муках она наконец осознает свое предназначение.

Герой становится художником.

Не случайно ли это? Ведь склонность к рисованию не озаряла его детства. Тем не менее призвание художника, как мы могли убедиться, читая повесть, властно влекло его. Оно исподволь определялось и необычностью восприятия людей, обстановки, и нешаблонностью мышления героя, художнической остротой зрения.

Вот, например, в повести "Мост" выходит он на площадь, "мощенную невероятно крупным булыжником. Сколько нужно было перебрать камней, чтобы найти такие вот - почти плиты!" Идет цепочка восприятия героя, который в данном месте повести проявляет удивительное чувство цвета. "Зачем? А затем, что площадь эта становится дивной после дождя, когда цвет камня проявляется в полную силу, когда мускулы камня лоснятся, отполированные древней тяжестью многоверстных льдов: сиреневые, коричневые, серо-зеленые. И голубой отсвет неба стынет между камнями в лужицах".

Или в повести "Боль" разглядывает он на Аничковом мосту лошадей и думает: "Почему, собственно, лошадей?.. Тут ведь и парни есть - встающие на ноги. Все ошибаются, говоря: "Ах, клодтовские кони!"" И он н е о ш и б а е т с я, видя именно так знаменитые скульптуры. Он ведь сам из в с т а ю щ и х н а н о г и парней.

У Р. П. Погодина, заметим, нет случайных деталей. Все в структуре, в стиле его текста созвучно с общим замыслом, с сюжетом, с полифоничным звучанием мыслей и чувств героев.

Определялось Васькино призвание и не умиравшим в нем детством. На какое-то время оно, правда, оказалось как бы погребенным под иными, мучительными пластами жизни. Но в ощущении детства заключалось его спасение.

Понять это помогает Егорову Василию его новая знакомая, Юна, тоже, как и он, больно задетая войной.

Она говорит ему: "Каждый день детства - это созидание, и неважно, что мы тогда делали: ели блины или дрались, собирали грибы или мылись в бане. И когда тебе, Вася, станет плохо, так плохо, что деваться некуда, ты ощутишь вдруг, что оттуда тянется жгутик, словно стебель гороха, ты не сломай его, он принесет тебе спасение - свет детства, гармонию детства и ответ на самый глупый из вопросов: "Зачем ты живешь?""

Да, такой вот г л у п ы й вопрос, над которым ломали головы философы и воители-практики, увлекавшие за собой жаждущее истины и счастья человечество.

Для нас, читателей погодинской прозы, важен сам фат апелляции к детству. За словами героини нам видна вся д е т с к а я проза писателя, который, кажется, с каждым новым произведением все дальше уходит от нее. Но связь-то с этой прозой в его творчестве все равно не обрывается! И один из самых г л а в н ы х вопросов жизни связан у Р. П. Погодина с авторитетом детства не случайно. Это находится в соответствии со всей жизненной позицией автора, с его художественной системой, с его философией и гражданскими убеждениями.

Какой же ответ дается на этот вопрос?

Человек живет "затем, - убежденно говорит героиня, а ее устами, несомненно, сам автор, - чтобы понять, что в детстве ты был богом. Хотя тебя и драли, и ставили двойки за поведение, ты мог создать вселенную. И вся наша взрослая жизнь - это стремление вернуть утраченные возможности".

Мы еще вернемся к мысли, высказанной в последней фразе.

Однако само по себе детство не смогло бы еще сделать героя художником. Требовалось второе слагаемое - опыт становящегося взрослым человека. Тот жестокий опыт, который обрушила на него война.

Мы приобретаем этот опыт вместе с героями всех военных произведений писателя, и в частности повестей "Мост" и "Боль", где то наяву, то во сне главный герой вновь и вновь проходит по пылающим кругам своих военных дорог.

"Днем, тяжелым и бесконечным, - читаем мы в повести "Боль", - душа Васькина снова слабела, чувства глохли - память заполняла его слух грохотом танков, руки приноравливала к привычным формам автомата, ремень отягчала гранатами, запасными дисками, пистолетом и немецким обоюдоострым кинжалом с выдранным из рукоятки орлом. И Васька снова бежал на улицу к спасительной Неве, не подозревая, что с каждым разом он вздымается все выше, все выше по ступеням своего зиккурата". Своей многоступенчатой, мучительно одолеваемой им башни, на вершине которой стоит храм искусства. Там поднималась "над ним легкая крылатая тень - мальчик Икар" - не меркнущий в сознании героя образ улетевшего в бессмертие товарища и солдата.