Российскою землей рождённый - [4]

— Что ж, и спасенья нет от падуна? — спрашивал Михайло.

— Смелый да умелый нигде не пропадет. Знай, не зевай. Услышишь словно бы треск, как от дров в печи, — значит, падун приближается. Это льды от лучей тают. Вот и сторонись.

Четыре недели продолжалось плавание. Было всякое: бури и падуны, и полное безветрие, когда бессильно обвисают паруса и мертвое море качает корабль на одном месте, как кленовый ковшик в корыте. Тогда брательники дружно принимались за весла.

Видели вдали кита — темную полосу и огромную струю над ней. А однажды поймали в сети смешную рыбу — морского петуха — и подарили Михайле. Мальчик схватил рыбину за жабры и рассмеялся: может, это и есть та самая петушья морда?

Утром следующего дня на горизонте, словно вырастая из моря, показались серебристые чешуйчатые главки Воскресенского собора в Коле. Все обрадовались, начали обниматься и поздравлять друг друга со счастливым плаванием.

В гарнизоне Кольского острога прогостили с месяц. Теплым летним днем, когда земля пестрела цветами в буйно разросшихся травах, налегке отправились обратно.

* * *

Вернувшись из первого плавания, Михайло зашел к куроостровскому книгочию Ивану Шубному и попросил выучить его грамоте. В мешочке позвякивали тяжелые медные пятаки — отец денег не пожалел. Шубной согласился. За грамоту засели в тот же день.

А вскоре Михайло читал и писал не хуже дьякона. Божественные книги были разные: толстые и тонкие, новые, а больше старые, ветхие. Сколько труда и любви вложили в них люди, как изукрасили картинками! Тут и затейливо переплетенные узоры, и несказанной красоты цветы, птицы и какие-то страшилища, смешные фигурки людей — век бы Михайло все это рассматривал!

В холмогорской церкви он видел огромное евангелие[7], прикованное цепью к налою[8]. В переплет его вставлены разноцветные драгоценные камни, которые переливчато сверкали, когда в храме зажигались свечи. Другую книгу — старинную — псалтырь[9] прихожане обрядили в белый костяной переплет.

В книгах были молитвы — призывы к богу, вое хваление Иисуса Христа и святых, описание подвигов во имя его. В библии же говорилось о сотворении мира:

«Вначале сотворил бог небо и землю… земля же была безвидна и пуста и тьма над бездною; и дух божий над водою».

Михайло читал эти строки, и в голову невольно лезли вопросы: если никого не было, кто же видел эту первоначальную пустынную землю и духа божьего над землею? А что было до сотворения неба и земли?

— Грех про божественное спрашивать, — отвечали ему старые люди. — Грех сомневаться в священном писании. За это бог накажет…

Никто не мог ему ответить, отчего бывают приливы и отливы, как зарождаются ветры, вспыхивает северное сияние, почему в одни и те же часы появляются на небе звезды и луна.

— От бога все это, Михайло, от бога, — говорили ему.

Значит, ответ на все в священных книгах? Он снова принимался за них. Но они твердили то же; от бога, от бога…

* * *

Среди рыбаков, помощников отца, появился новый, дндя Савелий. Порой после удачного лова рыбаки отправлялись в питейный дом — Василий Дорофеевич V себя вина не держал, но с брательниками пить не чурался. И только Савелий хмуро и осуждающе глядел на уходящих в царев кабак.

— Пейте, пейте сатанинское зелье, — ворчал Савелий. — А на том свете еще и огня вволю поглотаете. На закуску!

И обращался к Михайле:

— Не пей, вьюнош, и не кури табак! И богу неугодно, и в расстройство нутрь приходит. Не ведаю пи единого старца среди пьяниц и курильщиков. Мне нот семь десятков. А гляди каков!

Савелий и впрямь был румян и ясноглаз, с белой как снег, словно приклеенной, бородой. К этому бывалому человеку, которому хозяева доверяли водить обозы до самой Москвы, и приступил Михайло с мучившими его вопросами.

— Не учен я, — вздохнул Савелий, — не умудрил господь. Вот, может, тебе наш старец раскольничий пояснит? Есть у нас, староверов, книги, есть и грамотеи. Не в церкви умудряется и просветляется человек: в церковь и злодей войдет, — а в лесных скитах да в посте. Широко распростерлась наша Выговская беспоповская обитель. Когда узнал про наших праведников покойный царь Петр Великий, — а он был со староверами крутехонек, — то сказал своим стрельцам: «Не троньте их. Пусть живут с миром!»

Михайло и помимо Савелия встречал староверов: люди молчаливые и по виду мудрые, какую-то тайну про себя держат. На Куроострове у них свое кладбище со старыми крестами-голубцами под темными кряжистыми соснами.

Раскольники собирались в моленной избе. Туда и привел Савелий Михайлу однажды вечером. Старообрядцы читали какие-то молитвы. Но вот главный старец подал знак женщине с бледным и строгим лицом, одетой в черное. Она покорно кивнула и чистым голосом, сначала тихо, а потом все громче запела никогда не слыханную Михайлой песню. Она пела про то, как собрались в Москве бояре и выбрали воеводой Ивана Петрова из рода Салтыкова. И сказал ему царь:

«Ой, ты гой еси, большой боярин,

Ты любимый мой воеводушка!

Ты ступай-ка ко морю синему.

К тому монастырю непокорному,

Ты нарушь веру старую, правую,

Постановь веру новую, неправую».

Опечаленный любимый царский воеводушка говорит царю: «Нельзя об этом и подумати, нельзя об этом и помыслити». Разгневался, распалился грозный царь, и пришлось воеводе повиноваться. Просит он дать ему войско большое, сильное.