Российское гражданство: от империи к Советскому Союзу - [99]
Все эти ограничения вводились по мере того, как Россия совершала националистический поворот – подальше от иностранцев, меньшинств и глобализирующих реформ 1990-х годов. Самой острой дилеммой для развития российского гражданства в будущем станет конфликт между этим курсом и усугублением хронической нехватки рабочей силы. Противостояние данных факторов часто играло и играет центральную роль в истории гражданства различных стран по всему современному миру – было оно важно и в эпоху, рассматриваемую в этой книге. Но глубина подобного конфликта в России последнего десятилетия почти не имеет себе равных. Очевидно, что стране нужно больше рабочих. Несмотря даже на то что в период с 1992 по 2008 год в Россию иммигрировало на 6 миллионов больше людей, чем из нее эмигрировало, в тот же период смертность в стране превысила рождаемость на 12,6 миллиона, приведя к сокращению населения на 6,6 миллиона человек. Принимая во внимание демографические тенденции и прогнозируемое резкое сокращение количества двадцатилетних россиянок в следующем десятилетии, надо признать, что особых надежд на стремительный рост рождаемости, по-видимому, нет – демографы предсказывают резкое сокращение трудоспособного населения в стране[740]. Как и в предреволюционную эпоху, власти готовы на многое, чтобы побудить этнических русских оставаться в России, обзаводиться детьми и жить на Дальнем Востоке, что предотвращало бы угрозу демографического доминирования азиатского населения. Но используемые стратегии оказываются не слишком эффективны, и демографы относятся к ним скептически. Сравнительно высокие зарплаты привлекли миллионы работников в Россию ради временного или долгосрочного трудоустройства. Однако, как и под конец имперского периода, власти вынуждают гастарбайтеров следовать правилам, которые затрудняют их натурализацию, сохраняя тем самым временный, маргинальный статус прибывших. Эти ограничения могут оказаться тормозом для будущей рабочей иммиграции, особенно в том весьма вероятном случае, если экономики родных стран иммигрантов начнут работать лучше, чем российская[741]. Даже если приток гастарбайтеров не уменьшится, все равно будет наблюдаться значительная нехватка рабочей силы. Многие аналитики делают вывод, что единственным реалистическим решением проблемы является поощрение массовой иммиграции[742].
Но за последние два десятилетия Россия уже приняла больше иммигрантов, чем составляла чистая иммиграция в Российской империи с 1828 по 1914 год[743]. За те же два десятилетия более пяти миллионов человек эмигрировали, включая беспрецедентное количество этнических русских. Все это произошло в период интенсивных политических и социальных поисков российской национальной идеи и создания российской национальной идентичности. Общественные настроения не успевают приноровиться к этой беспримерной эпохе массовой эмиграции и иммиграции с той быстротой, с какой растет спрос на рабочую силу, – и проявляется мощная негативная реакция, которая может затруднить будущую иммиграцию[744]. Проблема обостряется тем, что больше всего в Россию хотят приехать мусульмане с Кавказа и из Средней Азии или уроженцы Азии на Дальнем Востоке – и те и другие являются мишенью для российских националистов и объектом широко распространенных предрассудков. В обоих случаях иммигранты представляются угрозой безопасности – из-за их предполагаемых симпатий к исламскому экстремизму или из-за страха россиян, вызываемого целями Китая на Дальнем Востоке и значительным перевесом населения по другую сторону российско-китайской границы[745]. Политическая и национальная напряженность вокруг иммиграции, по всей видимости, не снижается, а потому проблема натурализации и обращения с большими группами иммигрантов и гастарбайтеров-иностранцев, скорее всего, на долгое время останется центральной для российской политики гражданства.
Эта дилемма, возможно, станет еще более острой, если мы будем говорить не о неквалифицированном низкооплачиваемом труде, а о привлечении квалифицированной рабочей силы и инвесторов и увеличении интенсивности взаимодействия между национальной и глобальной экономиками. По окончании экономического кризиса 1998 года множество разнообразных представителей иностранного сообщества – инвесторов, работников, студентов и др. – покинули страну. Тогда Владимир Путин отказался от попыток 1990-х годов привлечь зарубежные инвестиции и заявил о государственном контроле над ключевыми предприятиями в нефтегазовом секторе – как о следствии их ренационализации и приобретения лояльными олигархами. Эта модель удовлетворительно работала при росте цен на природные ресурсы, но большинство экономистов согласны с тем, что даже только сохранение такой экономики – недиверсифицированной, ориентированной на экспорт ископаемого топлива – будет затруднительно без возвращения к экономике более открытой. Политика гражданства является малой частью этого длинного ряда решений, но – точно как в 1860-е и 1920-е годы, когда ее изменение было прямым результатом более глобальных преобразований, предпринятых в рамках экономической политики, – так и будущая политика гражданства и миграционная политика в Российской Федерации будут тесно связаны с общим экономическим курсом. Итак, если смотреть с точки зрения более широкой перспективы, Россия продолжает решать фундаментальную дилемму глобализации. Обратится ли она к политике, принятой в 1860-х годах и проводившейся вплоть до начала Первой мировой войны, или изберет модернизированный вариант изоляционистского курса? Вот один из важнейших вопросов, на который должна ответить страна. Как и было на протяжении всей российской истории, ее политика гражданства и миграционная политика будут определяться ответами на эти, более общие вопросы.
