Российское гражданство: от империи к Советскому Союзу - [95]
Возросшее значение регистрации и обеспечения документами всех проживающих в Советском Союзе привело также к тому, что для иностранцев уклонение от выявления и регистрации стало гораздо более сложной задачей. Закон о гражданстве 1931 года подтвердил, что, когда гражданский статус человека оказывается под сомнением, его следует считать советским гражданином[708]. Иностранцы обнаружили, что реализовать одно из наиболее существенных прав, которые давал им их статус, – право уехать к себе на родину – становится все труднее. В 1930-х годах все иностранцы должны были ходатайствовать о выдаче загранпаспортов, а их получение часто оказывалось дорогим предприятием, полным волокиты и задержек. Бывшие подданные Российской империи, натурализовавшиеся за границей, сталкивались с особенно мощным давлением, вынуждавшим их принять советское гражданство. Многие иностранные рабочие, которым платили в неконвертируемых рублях, не имели достаточно денег для возвращения. Высокие и все повышавшиеся пошлины за обновление вида на жительство и другие стратегии вынуждали иностранцев натурализоваться. Наконец, согласно Тиму Цулиадису, советские власти использовали всевозможные увертки (включая прямую кражу паспортов), чтобы лишить иностранцев гражданского статуса и возможности уехать[709].
Конституция 1936 года упразднила категорию граждан, лишенных прав гражданства (лишенцев). В принципе, это тоже было отказом от многообразия прав и обязанностей различных категорий граждан и означало движение к единому для всех статусу гражданина. Разумеется, не следует переоценивать значение данного шага: он был сделан накануне Большого террора, а лица, принадлежавшие ранее к категории лишенцев и определенным этническим группам, оказывались жертвами последнего чаще, чем другие[710]. Более того, дифференциация в доступе к работе, образованию, продвижению по службе и вероятность быть поставленным на учет в милиции продолжали зависеть от классового происхождения, национальности и вероисповедания. Закон о гражданстве от 19 августа 1938 года еще больше укрепил границу гражданства, отменив практику дарования иностранным гражданам, принадлежавшим к рабочему классу, избирательных прав[711]. Это подталкивало иностранных рабочих, оставшихся в Советском Союзе, к натурализации, поскольку от наличия избирательных прав зависели многие другие права и привилегии социального обеспечения. Закон этот также сделал следующий шаг к единому статусу гражданина, упразднив практически все отсылки к гражданству «республиканского уровня» или к «союзному гражданству» и заменив их монопольным использованием термина «советское гражданство».
Вторая мировая война подняла множество важных вопросов о гражданстве, еще дожидающихся своего исследователя. За произошедшей в сентябре 1939 года аннексией Восточной Польши/Западной Украины последовала всеобщая натурализация всех лиц, находившихся на этой территории на 1 и 2 ноября того же года, без права оптации в иной статус или гражданство[712]. Эти новые граждане вряд ли могли похвастаться теми же правами, что и остальные их сограждане. Серия проведенных НКВД операций увенчалась депортацией более миллиона людей и семей из данного региона в лагеря и специальные поселения во внутренних районах Советского Союза. То же повторилось во время оккупации Прибалтики в 1940 году. За коллективной натурализацией снова последовали жесткие массовые депортации новых граждан. Есть сообщения, что беженцы из оккупированной Германией Польши, пытавшиеся отказаться от паспортов и сохранить польское (или иное) гражданство, чаще всего подвергались аресту и отправке в лагеря[713].
По окончании войны возникли новые проблемы, касавшиеся миллионов советских военнопленных, беженцев и рабочих, угнанных национал-социалистическими властями с советской территории, – все эти люди остались за границами Советского Союза, но на пространстве, оккупированном Красной армией[714]. Сталинский режим надавил на союзников, чтобы гарантировать принудительную репатриацию советских граждан в СССР. Ряд противоречивых решений, принятых в Ялте, свидетельствует о том, что союзники согласились репатриировать советских граждан, содержавшихся в лагерях на их, союзнической, территории. В общей сложности властями союзников было репатриировано приблизительно два миллиона советских граждан, некоторые – добровольно, другие – против воли. Многие по возвращении оказались в сибирских лагерях. У еще большего количества в документах остались пометки о неблагонадежности, а впереди были годы дискриминации в повседневной жизни и на работе. Те перемещенные лица, которым удалось избежать принудительного возвращения и найти убежище, смогли покинуть Советский Союз в составе самой большой волны эмиграции в советской истории со времен Гражданской войны. Но после Второй мировой граница снова оказалась на замке и эмиграция стала еще сложнее, чем раньше. У тех, кто очутился в Советском Союзе, было мало шансов уехать. Важным исключением из этого правила стало соглашение с Польшей, позволившее примерно четверти миллиона бывших польских граждан, находившихся на советской территории, перебраться в коммунистическую Польшу. Примерно 25 000 из них были евреями, многим из которых впоследствии позволили эмигрировать в Израиль. Однако эта группа была вынуждена ожидать окончания сталинской эпохи, прежде чем в 1950-х годах им позволили отправиться в путь
Книга американского историка Эрика Лора посвящена важнейшему сюжету истории Первой мировой войны в России — притеснительной и карательной политике властей в отношении подданных враждебных государств и, в еще большей степени, тех российских подданных, которые были сочтены неблагонадежными в силу своей национальности или этнического происхождения. Начавшись с временных мер, призванных обеспечить безопасность тыла, эта политика переросла в широкомасштабную кампанию «национализации» империи. Отказ от натурализации иностранцев, конфискация земель и предприятий у целых категорий этнически нерусского населения в пользу «русского элемента», массовые депортации евреев и немецких колонистов, вольное или невольное поощрение стихийного насилия против «инородцев» — все это бумерангом ударило по традиционным основаниям имперского строя.
Послевоенные годы знаменуются решительным наступлением нашего морского рыболовства на открытые, ранее не охваченные промыслом районы Мирового океана. Одним из таких районов стала тропическая Атлантика, прилегающая к берегам Северо-западной Африки, где советские рыбаки в 1958 году впервые подняли свои вымпелы и с успехом приступили к новому для них промыслу замечательной деликатесной рыбы сардины. Но это было не простым делом и потребовало не только напряженного труда рыбаков, но и больших исследований ученых-специалистов.
Настоящая монография посвящена изучению системы исторического образования и исторической науки в рамках сибирского научно-образовательного комплекса второй половины 1920-х – первой половины 1950-х гг. Период сталинизма в истории нашей страны характеризуется определенной дихотомией. С одной стороны, это время диктатуры коммунистической партии во всех сферах жизни советского общества, политических репрессий и идеологических кампаний. С другой стороны, именно в эти годы были заложены базовые институциональные основы развития исторического образования, исторической науки, принципов взаимоотношения исторического сообщества с государством, которые определили это развитие на десятилетия вперед, в том числе сохранившись во многих чертах и до сегодняшнего времени.
Монография посвящена проблеме самоидентификации русской интеллигенции, рассмотренной в историко-философском и историко-культурном срезах. Логически текст состоит из двух частей. В первой рассмотрено становление интеллигенции, начиная с XVIII века и по сегодняшний день, дана проблематизация важнейших тем и идей; вторая раскрывает своеобразную интеллектуальную, духовную, жизненную оппозицию Ф. М. Достоевского и Л. Н. Толстого по отношению к истории, статусу и судьбе русской интеллигенции. Оба писателя, будучи людьми диаметрально противоположных мировоззренческих взглядов, оказались “versus” интеллигентских приемов мышления, идеологии, базовых ценностей и моделей поведения.
Монография протоиерея Георгия Митрофанова, известного историка, доктора богословия, кандидата философских наук, заведующего кафедрой церковной истории Санкт-Петербургской духовной академии, написана на основе кандидатской диссертации автора «Творчество Е. Н. Трубецкого как опыт философского обоснования религиозного мировоззрения» (2008) и посвящена творчеству в области религиозной философии выдающегося отечественного мыслителя князя Евгения Николаевича Трубецкого (1863-1920). В монографии показано, что Е.
Эксперты пророчат, что следующие 50 лет будут определяться взаимоотношениями людей и технологий. Грядущие изобретения, несомненно, изменят нашу жизнь, вопрос состоит в том, до какой степени? Чего мы ждем от новых технологий и что хотим получить с их помощью? Как они изменят сферу медиа, экономику, здравоохранение, образование и нашу повседневную жизнь в целом? Ричард Уотсон призывает задуматься о современном обществе и представить, какой мир мы хотим создать в будущем. Он доступно и интересно исследует возможное влияние технологий на все сферы нашей жизни.
Что такое, в сущности, лес, откуда у людей с ним такая тесная связь? Для человека это не просто источник сырья или зеленый фитнес-центр – лес может стать местом духовных исканий, служить исцелению и просвещению. Биолог, эколог и журналист Адриане Лохнер рассматривает лес с культурно-исторической и с научной точек зрения. Вы узнаете, как устроена лесная экосистема, познакомитесь с различными типами леса, характеризующимися по составу видов деревьев и по условиям окружающей среды, а также с видами лесопользования и с некоторыми аспектами охраны лесов. «Когда видишь зеленые вершины холмов, которые волнами катятся до горизонта, вдруг охватывает оптимизм.
В апреле 1920 года на территории российского Дальнего Востока возникло новое государство, известное как Дальневосточная республика (ДВР). Формально независимая и будто бы воплотившая идеи сибирского областничества, она находилась под контролем большевиков. Но была ли ДВР лишь проводником их политики? Исследование Ивана Саблина охватывает историю Дальнего Востока 1900–1920-х годов и посвящено сосуществованию и конкуренции различных взглядов на будущее региона в данный период. Националистические сценарии связывали это будущее с интересами одной из групп местного населения: русских, бурят-монголов, корейцев, украинцев и других.
Коллективизация и голод начала 1930-х годов – один из самых болезненных сюжетов в национальных нарративах постсоветских республик. В Казахстане ценой эксперимента по превращению степных кочевников в промышленную и оседло-сельскохозяйственную нацию стала гибель четверти населения страны (1,5 млн человек), более миллиона беженцев и полностью разрушенная экономика. Почему количество жертв голода оказалось столь чудовищным? Как эта трагедия повлияла на строительство нового, советского Казахстана и удалось ли Советской власти интегрировать казахов в СССР по задуманному сценарию? Как тема казахского голода сказывается на современных политических отношениях Казахстана с Россией и на сложной дискуссии о признании геноцидом голода, вызванного коллективизацией? Опираясь на широкий круг архивных и мемуарных источников на русском и казахском языках, С.
Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.
В начале 1948 года Николай Павленко, бывший председатель кооперативной строительной артели, присвоив себе звание полковника инженерных войск, а своим подчиненным другие воинские звания, с помощью подложных документов создал теневую организацию. Эта фиктивная корпорация, которая в разное время называлась Управлением военного строительства № 1 и № 10, заключила с государственными структурами многочисленные договоры и за несколько лет построила десятки участков шоссейных и железных дорог в СССР. Как была устроена организация Павленко? Как ей удалось просуществовать столь долгий срок — с 1948 по 1952 год? В своей книге Олег Хлевнюк на основании новых архивных материалов исследует историю Павленко как пример социальной мимикрии, приспособления к жизни в условиях тоталитаризма, и одновременно как часть советской теневой экономики, демонстрирующую скрытые реалии социального развития страны в позднесталинское время. Олег Хлевнюк — доктор исторических наук, профессор, главный научный сотрудник Института советской и постсоветской истории НИУ ВШЭ.