Российское гражданство: от империи к Советскому Союзу - [72]
В ноябре 1917 года в России находилось более двух миллионов военнопленных (примерно два миллиона подданных Австро-Венгрии, 170 000 – Германии, 50 000 – Турции и 200 – Болгарии)[536]. Вскоре после революции их юридическое положение стало чрезвычайно неопределенным. Большевистское правительство хотело быстро договориться об общем обмене военнопленными между всеми воюющими державами, но, в частности, немцы имели основания медлить – не в последнюю очередь потому, что российских военнопленных в Германии было намного больше (1,43 миллиона), чем немецких – в России (167 000)[537]. Во время войны Германия приноровилась в полной мере полагаться на труд этих пленников и теперь не желала обмениваться с Россией, в особенности – в соотношении девять к одному. Также немецкие и австрийские власти опасались, что подданные их собственных стран, будучи в плену, заразились большевистским радикализмом, национализмом или инфекционными заболеваниями (либо той или иной комбинацией из вышеперечисленного), а потому усилия по облегчению репатриации военнопленных сдерживались – вводились проверки, карантин и другие процедуры, препятствовавшие быстрому возвращению и реинтеграции этих людей в общество родной страны[538].
В июне 1918 года большевики уступили Центральным державам, подписав соглашение, по которому должен был иметь место лишь заранее оговоренный обмен равным количеством военнопленных. Взаимная подозрительность, отрицательное отношение обеих сторон друг к другу, как между их военными, так и между правительствами, замедлили официальную репатриацию военнопленных и ограничили ее масштабы. Более того, в России к моменту заключения соглашения уже набирала обороты Гражданская война. Белая армия и соответствующее правительство контролировали многие территории, где содержались военнопленные, и отказывались признавать законность Брест-Литовского мирного договора. Таким образом, до тех пор, пока в ноябре 1918 года Центральные державы не сложили оружие, белые удерживали военнопленных в заключении и старались помешать их передвижению по территории, которую контролировали[539]. По этим причинам официально одобренная репатриация военнопленных из бывшей Российской империи во второй половине 1918 года замедлилась. В стране все еще находилось примерно четверть миллиона человек[540]. Однако подавляющее большинство военнопленных, возвращавшихся домой, отправлялись в путь по собственному почину, не проходя официальных процедур и зачастую путешествуя без документов, и это касалось не только сотен тысяч военнопленных, но и беженцев. По оценке Алона Рахамимова, 670 508 австро-венгерских военнопленных сумели к 18 октября 1918 года вернуться из России. Он считает, что лишь четверть из них были отправлены по официальным каналам, а остальные бежали, были освобождены или попросту уехали без спроса[541]. И беженцы, и военнопленные часто давали взятки, чтобы легче обойти формальности. Этим людям было очень непросто добраться до дома, поскольку официальные переговоры затянулись до 1920–1921 годов, когда наконец было подписано большинство мирных договоров и сепаратных соглашений о репатриации пленных[542].
В переходный период большевистские власти принуждали военнопленных присоединяться к Красной армии и агитировали их выступать с позиций социализма и национализма против правительств стран, подданными которых эти военнопленные являлись. Германия и Австрия ответили тем, что вынудили российскую сторону включить в Брест-Литовский договор статью, запрещавшую такую агитацию, и требовали от большевиков зачислять в Красную армию лишь «добровольцев иностранного происхождения, принявших российское гражданство». Тем не менее во время Гражданской войны продолжало поступать множество сообщений о насильственном наборе военнопленных в армию. В конце концов приблизительно 50 000 военнопленных по той или иной причине оказались в рядах Красной армии[543]. Нет практически никаких сомнений в том, что, несмотря на положения Брест-Литовского договора, многие из них вступили в армию, не натурализовавшись как советские граждане; немецкая и австрийская стороны неоднократно жаловались на данное обстоятельство в годы, последовавшие за отменой договора. Согласно недавним исследованиям, это крошечное меньшинство (2,5 % от общего числа военнопленных, находившихся в России в конце 1917 года) оказало крайне серьезное воздействие на Красную армию и распространение коммунизма в Восточной и Центральной Европе[544]. Самый знаменитый военнопленный, поддержавший коммунистов, венгерский офицер Бела Кун, вернулся в Венгрию и возглавил коммунистическую революцию. Однако многие из военнопленных, решивших натурализоваться, поступили так, исходя из прагматических или националистических соображений. Например, группа украинцев и русинов (военнопленных, содержавшихся в сибирских тюрьмах) натурализовалась, чтобы освободиться и получить возможность переехать в Украинскую Социалистическую Советскую Республику[545] (УССР) и присоединиться к соплеменникам[546]
Книга американского историка Эрика Лора посвящена важнейшему сюжету истории Первой мировой войны в России — притеснительной и карательной политике властей в отношении подданных враждебных государств и, в еще большей степени, тех российских подданных, которые были сочтены неблагонадежными в силу своей национальности или этнического происхождения. Начавшись с временных мер, призванных обеспечить безопасность тыла, эта политика переросла в широкомасштабную кампанию «национализации» империи. Отказ от натурализации иностранцев, конфискация земель и предприятий у целых категорий этнически нерусского населения в пользу «русского элемента», массовые депортации евреев и немецких колонистов, вольное или невольное поощрение стихийного насилия против «инородцев» — все это бумерангом ударило по традиционным основаниям имперского строя.
Книга известного американского антрополога, лингвиста и естествоиспытателя Франца Боаса содержит его взгляды на историю развития человеческой культуры и умственных способностей человека. Автор опровергает утверждение о существовании даровитых и менее одаренных рас; он показывает, что успехи и достижения различных рас, равно как и различия в их анатомических признаках, не являются доказательством различия их умственных дарований. Боас рассматривает вопрос об устойчивости человеческих типов, исследует влияние окружающей среды и наследственности на анатомическое строение и склад ума человека.
В монографии исследуются эволюция капиталистического отчуждения труда в течение последних ста лет, возникновение новых форм отчуждения, влияние растущего отчуждения на развитие образования, науки, культуры, личности. Исследование основывается на материалах философских, социологических и исторических работ.
Пища всегда была нашей естественной и неизбежной потребностью, но отношение к ней менялось с изменением социальных условий. Красноречивым свидетельством этого является тот огромный интерес к разнообразным продуктам питания, к их природе и свойствам, который проявляет сегодня каждый из нас. Только, достигнув высокого уровня жизни и культуры, человек, свободный от проблемы — где и как добыть пищу, имеет возможность выбирать из огромного ассортимента высококачественных продуктов то, что отвечает его вкусу, что полезнее и нужнее ему, и не только выбирать, но и руководить своим питанием, строить его сообразно требованиям науки о питании и запросам собственного организма.
В работе проанализированы малоисследованные в нашей литературе социально-культурные концепции выдающегося немецкого философа, получившие названия «радикализации критического самосознания индивида», «просвещенной общественности», «коммуникативной радициональности», а также «теоретиколингвистическая» и «психоаналитическая» модели. Автором показано, что основной смысл социокультурных концепций Ю. Хабермаса состоит не только в критико-рефлексивном, но и конструктивном отношении к социальной реальности, развивающем просветительские традиции незавершенного проекта модерна.
Пражская весна – процесс демократизации общественной и политической жизни в Чехословакии – был с энтузиазмом поддержан большинством населения Чехословацкой социалистической республики. 21 августа этот процесс был прерван вторжением в ЧССР войск пяти стран Варшавского договора – СССР, ГДР, Польши, Румынии и Венгрии. В советских средствах массовой информации вторжение преподносилось как акт «братской помощи» народам Чехословакии, единодушно одобряемый всем советским народом. Чешский журналист Йозеф Паздерка поставил своей целью выяснить, как в действительности воспринимались в СССР события августа 1968-го.
Книга посвящена первой успешной вооруженной революции в Латинской Америке после кубинской – Сандинистской революции в Никарагуа, победившей в июле 1979 года.В книге дан краткий очерк истории Никарагуа, подробно описана борьба генерала Аугусто Сандино против американской оккупации в 1927–1933 годах. Анализируется военная и экономическая политика диктатуры клана Сомосы (1936–1979 годы), позволившая ей так долго и эффективно подавлять народное недовольство. Особое внимание уделяется роли США в укреплении режима Сомосы, а также истории Сандинистского фронта национального освобождения (СФНО) – той силы, которая в итоге смогла победоносно завершить революцию.
В апреле 1920 года на территории российского Дальнего Востока возникло новое государство, известное как Дальневосточная республика (ДВР). Формально независимая и будто бы воплотившая идеи сибирского областничества, она находилась под контролем большевиков. Но была ли ДВР лишь проводником их политики? Исследование Ивана Саблина охватывает историю Дальнего Востока 1900–1920-х годов и посвящено сосуществованию и конкуренции различных взглядов на будущее региона в данный период. Националистические сценарии связывали это будущее с интересами одной из групп местного населения: русских, бурят-монголов, корейцев, украинцев и других.
Коллективизация и голод начала 1930-х годов – один из самых болезненных сюжетов в национальных нарративах постсоветских республик. В Казахстане ценой эксперимента по превращению степных кочевников в промышленную и оседло-сельскохозяйственную нацию стала гибель четверти населения страны (1,5 млн человек), более миллиона беженцев и полностью разрушенная экономика. Почему количество жертв голода оказалось столь чудовищным? Как эта трагедия повлияла на строительство нового, советского Казахстана и удалось ли Советской власти интегрировать казахов в СССР по задуманному сценарию? Как тема казахского голода сказывается на современных политических отношениях Казахстана с Россией и на сложной дискуссии о признании геноцидом голода, вызванного коллективизацией? Опираясь на широкий круг архивных и мемуарных источников на русском и казахском языках, С.
В начале 1948 года Николай Павленко, бывший председатель кооперативной строительной артели, присвоив себе звание полковника инженерных войск, а своим подчиненным другие воинские звания, с помощью подложных документов создал теневую организацию. Эта фиктивная корпорация, которая в разное время называлась Управлением военного строительства № 1 и № 10, заключила с государственными структурами многочисленные договоры и за несколько лет построила десятки участков шоссейных и железных дорог в СССР. Как была устроена организация Павленко? Как ей удалось просуществовать столь долгий срок — с 1948 по 1952 год? В своей книге Олег Хлевнюк на основании новых архивных материалов исследует историю Павленко как пример социальной мимикрии, приспособления к жизни в условиях тоталитаризма, и одновременно как часть советской теневой экономики, демонстрирующую скрытые реалии социального развития страны в позднесталинское время. Олег Хлевнюк — доктор исторических наук, профессор, главный научный сотрудник Института советской и постсоветской истории НИУ ВШЭ.
Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.