Российское гражданство: от империи к Советскому Союзу - [13]
Петр I также ввел важные концептуальные изменения в политику и практику натурализации. Во-первых, увеличил церемониальное и практическое значение принятия российского подданства. В 1700 году он постарался прояснить связь между натурализацией и обращением в православие, сделав последнее юридическим условием первой[70]. Кроме того, он постарался сделать натурализацию условием службы на высоких должностях (на любой должности в коллегиях). Это было особенно важно для иностранных военных. В 1710 году в армии насчитывалось в два раза больше иностранных пехотных и кавалерийских генералов, чем русских, и требовалось обеспечить их лояльность[71]. Ни одна из этих попыток не привела к немедленному успеху, но обе означали перемены в будущем. Наиболее важный эпизод сопротивления предпринятой Петром в 1719 году попытке сделать натурализацию непременным условием государственной службы на высоких должностях связан с немецкими элитами присоединенной незадолго до того Прибалтики. Они, опасаясь утратить привилегии, сохраненные ими после присоединения, с успехом приложили усилия к тому, чтобы заблокировать инициативу. В итоге лишь десятая часть иностранцев, по оценке Маргарет Уолтнер, присягали на подданство, а подавляющее большинство сохраняли подданство иностранное, принося только «присягу на верность службы»[72]. Иностранцы, полностью сохранявшие соответствующий юридический статус, приносили лишь «временную» присягу на верность службы[73]. Приносившие же «вечную» присягу на верность службы, становились теми, кого в научной литературе принято называть «натурализованными иностранцами» (denizens) – людьми, находящимися в переходном (промежуточном) состоянии между иностранцами и подданными. Хотя технически они все еще были иностранцами, на деле власти часто обращались с ними как с российскими подданными. Например, тем, кто принес вечную присягу, часто отказывали в праве покинуть страну, которым иностранцы, принесшие временную присягу, продолжали пользоваться[74].
Значение и двусмысленность этой системы может проиллюстрировать случай, произошедший в 1830 году с иностранным солдатом в военном поселении Елисаветграда. Саксонский подданный, младший лейтенант Франтсил, вступил на российскую службу в 1810 году, принеся лишь временную присягу на верность службы. В 1830 году он объявил своему командиру, что «вечно изъявил желание остаться в России верноподданным Его Императорскому Величеству»[75]. Франтсил принес присягу (по-видимому, там и составленную, поскольку ее текст не соответствовал ни тексту официальной присяги на подданство, ни тексту вечной присяги на верность службы). Но любопытно, что, хотя церемония принесения этой присяги была описана в документах как натурализация, текст ее гораздо ближе к вечной присяге на верность службы. Кажется, что занимавшиеся этим случаем чиновники не видели существенной разницы между двумя типами присяги[76]. Любопытно также, что после двадцати лет, проведенных в России, Франтсил внезапно решил, что ему важно формально пройти новую процедуру натурализации. Почему? Хотя в документах нет ответа на данный вопрос, вероятно, что это его желание было связано с революцией, вспыхнувшей в Царстве Польском. В XIX веке война не раз становилась причиной учащения натурализации иностранцев – может быть, они делали это для того, чтобы доказать свою лояльность, а может быть – под давлением российских властей. В любом случае ясно, что эти явления связаны и что натурализация была чем-то большим, нежели простое подытоживание расчета издержек и выгод: она также имела непосредственное отношение к доказательству верности в неспокойные времена.
Важным элементом границы гражданства являются физическая граница вокруг страны и учреждения, созданные с целью предотвратить (или сделать возможным) въезд иностранцев в пределы страны и выезд российских подданных за ее пределы. В XX веке физическая граница стала наиболее важным местом осуществления контроля за передвижениями, принудительного обеспечения документами, удостоверяющими личность и гражданство, и основным местом, где проводились в действие законы о гражданстве. История современных жестких границ уходит корнями в начало XVIII века, но их значение в эпоху Нового времени легко переоценить. Питер Салинс показал, как даже, казалось бы, наиболее стабильная, современная и прочная граница в Европе – в Пиренеях между Испанией и Францией – на самом деле была определена и закрепилась гораздо позже, чем полагает большинство исследователей[77]. Это тем более верно для Российской империи – с ее гораздо более протяженной границей, по большей части проходящей не вдоль естественных преград (вроде Пиренеев) и по сравнительно малонаселенным и плохо контролируемым территориям, где сложно добиться соблюдения правил пересечения границ.
Самые основные институты пограничного контроля только начали появляться в XVIII веке, в первую очередь для борьбы с контрабандой и уклонением от уплаты экспортных и импортных таможенных пошлин. В 1724 году Петр Великий резко поднял импортную пошлину для защиты и поддержки роста российской промышленности. До этого момента ни импортные, ни экспортные пошлины не были достаточно велики, чтобы спровоцировать появление широкомасштабной незаконной торговли, но тариф 1724 года изменил ситуацию. Петр принял меры противодействия, приказав срубить лес вдоль границы с Польшей и разместить отряды из четырех – восьми солдат на небольших пограничных постах, расположенных вдоль границы. Эти солдаты должны были не только контролировать импорт и экспорт и облагать его пошлинами, но и ловить беглых крепостных, чье положение все ухудшалось
Книга американского историка Эрика Лора посвящена важнейшему сюжету истории Первой мировой войны в России — притеснительной и карательной политике властей в отношении подданных враждебных государств и, в еще большей степени, тех российских подданных, которые были сочтены неблагонадежными в силу своей национальности или этнического происхождения. Начавшись с временных мер, призванных обеспечить безопасность тыла, эта политика переросла в широкомасштабную кампанию «национализации» империи. Отказ от натурализации иностранцев, конфискация земель и предприятий у целых категорий этнически нерусского населения в пользу «русского элемента», массовые депортации евреев и немецких колонистов, вольное или невольное поощрение стихийного насилия против «инородцев» — все это бумерангом ударило по традиционным основаниям имперского строя.
Работа представляет комплексный анализ антропологических и этических учений с древнейших времен до современности в их взаимозависимости и взаимовлиянии. Адресуется студентам и аспирантам гуманитарных вузов, а также широкому кругу читателей.
Штрихи к портретам известных отечественных и зарубежных деятелей науки: академиков – Г. Марчука, Л. Окуня, Ж. Алферова, А.Сахарова, С.Вавилова, Ф.Мартенса, О.Шмидта, А. Лейпунского, Л.Канторовича, В.Кирюхина, А.Мигдала, С.Кишкина, А. Берга, философов – Н.Федорова, А. Богданова (Малиновского), Ф.Энгельса, А. Пятигорского, М.Хайдеггера, М. Мамардашвили, В.Катагощина, выдающихся ученых и конструкторов – П.Чебышёва, К. Циолковского, С.Мальцова, М. Бронштейна, Н.Бора, Д.Иваненко, А.Хинчина, Г.Вульфа, А.Чижевского, С. Лавочкина, Г.Гамова, Б.
После Альбигойского крестового похода — серии военных кампаний по искоренению катарской ереси на юге Франции в 1209–1229 годах — католическая церковь учредила священные трибуналы, поручив им тайный розыск еретиков, которым все-таки удалось уберечься от ее карающей десницы. Так во Франции началось становление инквизиции, которая впоследствии распространилась по всему католическому миру. Наталия Московских рассказывает, как была устроена французская инквизиция, в чем были ее особенности, как она взаимодействовала с папским престолом и королевской властью.
В книге собраны воспоминания участников Отечественной войны 1812 года и заграничного похода российской армии, окончившегося торжественным вступлением в Париж в 1814 году. Эти свидетельства, принадлежащие самым разным людям — офицерам и солдатам, священнослужителям и дворянам, купцам и городским обывателям, иностранцам на русской службе, прислуге и крепостным крестьянам, — либо никогда прежде не публиковались, либо, помещенные в периодической печати, оказались вне поля зрения историков. Лишь теперь, спустя двести лет после Отечественной войны 1812 года, они занимают свое место в истории победы русского народа над наполеоновским нашествием.
Автор книги рассказывает о появлении первых календарей и о том, как они изменялись, пока не превратились в тот, по которому мы сейчас живем. Вы узнаете много интересного и познавательного о метрических системах, денежных единицах и увлекательных парадоксах физики, химии и математики. Занимательные исторические примеры, иллюстрируя сухие факты, превращаются в яркие рассказы, благодаря живому и образному языку автора.
Одна из первых монографий Александра Койре «Этюды о Галилее» представляет собой три, по словам самого автора, независимых друг от друга работы, которые тем не менее складываются в единое целое. В их центре – проблема рождения классической науки, становление идей Нового времени, сменивших антично-средневековые представления об устройстве мира и закономерностях физических явлений. Койре, видевший научную, философскую и религиозную мысли в тесной взаимосвязи друг с другом, обращается здесь к сюжетам и персонажам, которые будут находиться в поле внимания философа на протяжении значительной части его творческого пути.
Коллективизация и голод начала 1930-х годов – один из самых болезненных сюжетов в национальных нарративах постсоветских республик. В Казахстане ценой эксперимента по превращению степных кочевников в промышленную и оседло-сельскохозяйственную нацию стала гибель четверти населения страны (1,5 млн человек), более миллиона беженцев и полностью разрушенная экономика. Почему количество жертв голода оказалось столь чудовищным? Как эта трагедия повлияла на строительство нового, советского Казахстана и удалось ли Советской власти интегрировать казахов в СССР по задуманному сценарию? Как тема казахского голода сказывается на современных политических отношениях Казахстана с Россией и на сложной дискуссии о признании геноцидом голода, вызванного коллективизацией? Опираясь на широкий круг архивных и мемуарных источников на русском и казахском языках, С.
В.Ф. Райан — крупнейший британский филолог-славист, член Британской Академии, Президент Британского общества фольклористов, прекрасный знаток русского языка и средневековых рукописей. Его книга представляет собой фундаментальное исследование глубинных корней русской культуры, является не имеющим аналога обширным компендиумом русских народных верований и суеверий, магии, колдовства и гаданий. Знакомит она читателей и с широким кругом европейских аналогий — балканских, греческих, скандинавских, англосаксонских и т.д.
Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.
В начале 1948 года Николай Павленко, бывший председатель кооперативной строительной артели, присвоив себе звание полковника инженерных войск, а своим подчиненным другие воинские звания, с помощью подложных документов создал теневую организацию. Эта фиктивная корпорация, которая в разное время называлась Управлением военного строительства № 1 и № 10, заключила с государственными структурами многочисленные договоры и за несколько лет построила десятки участков шоссейных и железных дорог в СССР. Как была устроена организация Павленко? Как ей удалось просуществовать столь долгий срок — с 1948 по 1952 год? В своей книге Олег Хлевнюк на основании новых архивных материалов исследует историю Павленко как пример социальной мимикрии, приспособления к жизни в условиях тоталитаризма, и одновременно как часть советской теневой экономики, демонстрирующую скрытые реалии социального развития страны в позднесталинское время. Олег Хлевнюк — доктор исторических наук, профессор, главный научный сотрудник Института советской и постсоветской истории НИУ ВШЭ.