Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 1: XVIII–XIX века - [321]

По мнению Голицына, приход к власти Ленина и его соратников означал начало гражданской войны в России. «Борьба кланов – буржуазии и пролетариата», взамен общественной солидарности («коллективной культурности, двигающей группы, общество, массы на одну и ту же общую для всех работу по строительству»), «непонимание народных и государственных задач» – эти явления Голицын считал плодом «нашей некультурности… рабства крепостного состояния, темноты, в которых так долго пребывали мы». «Часто слышатся у нас сетования на то, что мы мало заботимся об образовании или подъеме культуры „простого“ народа, ограничивались обучением его грамоте и катехизису. Относится ли это только к „простому“ народу? А сами-то мы учимся ли быть людьми, работниками над потребностями времени и жизни?» – делился Голицын грустными размышлениями по поводу «несостоятельности наших лучших людей».

Единственным «бесспорно, благодетельным и многообещающим результатом нашей анархии» он считал «идею о федерализме», в поддержку которой выступал в дневнике задолго до большевистского переворота. В начале 1918 года, подчеркивая неизбежность создания в России федеративного строя, Голицын рассматривал это как «единственное надежное средство избежать расчленения национального или географического». В то же время князь указывал на сложность реализации этого принципа: «Самоопределение народа и создание им своего государственного строя – бесспорная истина. Но как осуществлять ее на практике? Народные плебисциты – путь трудный и громоздкий, а выборы всюду – и у нас больше чем где-либо, – дело случайности и злоупотреблений».

В январе 1932 года, незадолго до своего ухода из жизни, отвечая на вопрос «Какова дальнейшая судьба России, и будет ли когда-нибудь ликвидирован советский режим?», Голицын оставил своего рода «предсказание»: «Режим этот не обладает созидательными способностями… поэтому его падение воспоследует силой инерции, под собственной тяжестью, то есть непригодностью к реальному окружающему его миру… А что падение это рано или поздно совершится, в этом я ни минуты не сомневаюсь… Но каково будет его преобразование в другой, более отвечающий требованиям времени? Этого теперь никто сказать не может. Лично я думаю, что возникнет диктатура, но не коллективная, а диктатура личности, наподобие того, как это было с Наполеоном после его побед в Италии и Египте».

К этому времени сам Голицын и члены его семьи как «социально чуждые элементы» сполна испытали на себе «прелести» новой власти. После 1917 года последовала череда арестов, прервавшаяся на время лишь после личной встречи в 1918-м бывшего князя с председателем исполкома Моссовета Л.Б. Каменевым. В результате этой встречи Владимир Михайлович получил (в память своих заслуг перед москвичами, а также в знак признания его сочувствия к политическим заключенным в бытность московским городским головой) своего рода «охранную грамоту».

Однако в силу общей ситуации, стремительно менявшейся к худшему в отношении «бывших», в 1929 году В.М. Голицын был лишен избирательных прав, выселен с семьей из столицы и жил в Сергиевом Посаде, а с 1931-го – в Дмитрове с семьей сына Михаила. Наряду с огромным дневником (более 30 томов записей) его литературное наследие включает в себя обширные мемуары, ныне частично опубликованные.

В.М. Голицын умер 29 февраля 1932 года и был похоронен в селе Подлипечье под Дмитровом, на местном кладбище возле церкви Казанской иконы Божией Матери. Его могила не сохранилась.

«Цари со временем переведутся: это мамонты, которые могут жить лишь в допотопное время…» Василий Осипович Ключевский

Дмитрий Олейников

Василий Осипович Ключевский (1841–1911) сыграл в истории русского либерализма особую роль. Он не только выработал ту концепцию русской истории, которая в основных чертах стала важной составляющей отечественного либерального мировоззрения, но и оказал влияние на развитие многих либеральных деятелей, бывших его учениками (П.Н. Милюков, А.И. Гучков, В.А. Маклаков, А.А. Кизеветтер и др.). Как замечал Г.П. Федотов: «Это не одна из многих, а единственная Русская История, на которой воспитаны два поколения русских людей. Специалисты могут делать свои возражения. Для всех нас Россия в ее истории дана такой, какой она привиделась Ключевскому».

Родись Василий Ключевский хотя бы десятилетием раньше – не в 1841-м, а, например, в 1831 году – его судьба была бы предрешена уже в детстве. Сын священника, рано оставшийся без отца, мог пойти только по своей сословной дорожке: Пензенское духовное училище, семинария, провинциальный приход… Тем более что скромная стипендия семинариста – важное подспорье в тощем бюджете осиротевшей семьи (мать, две младших сестры). Но время взросления Василия пришлось на эпоху оттепели и гласности – во второй половине 1850-х годов была нарушена даже «вековая тишина» российской глубинки. Вечерами, вырвавшись из плена семинарских догматов, Ключевский зачитывался журналами «Отечественные записки» и «Современник», историческими сочинениями Соловьева и Костомарова. От этих работ веяло «новым духом, который проникал тогда во все отношения, в самые сокровенные углы русской жизни». Эти работы отрывали от вялотекущей повседневности и звали в Москву, туда, где сиял сказочный чертог науки и просвещения – университет.