Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 1: XVIII–XIX века - [298]

Он признавал благотворные последствия передвижения «миллионов людей… из среды народов старой культуры в территории со слабо развитой гражданственностью или в местности, населенные дикарями и полудикарями», что способствовало распространению европейской культуры во всех частях земного шара: «Вместе с передвижением европейцев в малокультурные области в последних распространяются все виды европейской техники, начинается разработка естественных богатств и, как следствие, расширяется международная торговля». Успехи страны на внешнем рынке Иванюков связывал прежде всего с устройством так называемых торговых музеев (в целях распространения сведений о мировом рынке), правильной постановкой консульской деятельности, активностью «разъездных приказчиков», устройством промышленных выставок, созданием собственных кредитных учреждений за границей, совершенствованием железнодорожных тарифов, организацией синдикатов и трестов.

Иванюков отмечал «увеличение взаимной хозяйственной зависимости между народами» вследствие международного разделения труда, а также неоднозначные последствия этого процесса: «По мере развития мирового хозяйства, народ наилучшим образом приноровляет свой труд к естественным богатствам своей страны; но в то же время резко уменьшенный ввоз сырья, нужного для фабрик страны, не только отражается неблагоприятно на промышленности, обрабатывающей данное сырье, но задевает и другие промышленные страны, а равно и интересы многих потребителей… Не чем другим, как расширением мирового хозяйства, объясняется угнетенное состояние в странах старой культуры сельских хозяев за последнюю четверть XIX века. Именно оно заставило их искать защиты в повышении таможенных пошлин на сельскохозяйственные продукты. Но, с другой стороны, мировое хозяйство благоприятствует смягчению кризисов, которые переживала бы страна, продолжай она оставаться в изолированном или мало затронутом внешней торговлей положении».

Характеризуя процесс передвижения капиталов из одной страны в другую, он указывал на общую закономерность – «народные хозяйства богатых стран являются кредиторами народных хозяйств в странах бедных», «оплодотворяя» хозяйственную жизнь последних: «Русская промышленность представляет также обширное поле для наблюдений такого рода. С самого начала XIX века русское правительство старалось водворить чугуноплавильное производство на юге России. Попытки эти были безуспешны до начала 70-х годов, когда за дело взялся англичанин Юз, образовав в Лондоне общество с капиталом в 300 000 фунтов стерлингов. Сходна с этим и история Кривого Рога. Дело стало на торную дорогу только в 1880 году, после учреждения в Париже французского общества криворожских руд, с капиталом в 5 млн франков. По следам этого общества направились французские и бельгийские капиталисты и за короткое время развили металлургию в южной России. Сооружение русской железнодорожной сети стало возможным только потому, что из-за границы непрерывно приливали капиталы для этой цели; в русском железнодорожном хозяйстве их помещено больше 4 млрд рублей. Можно уловить тесную связь между приливом иностранных капиталов в Россию и теми новейшими успехами, которые сделала русская промышленность». Наблюдая за развитием мирового хозяйства, Иванюков к концу жизни все более склонялся к мнению о том, что объективный ход событий ведет к «дальнейшим завоеваниям капитализма, достижению им наивысшего процветания, а вместе с тем образованию условий, которые облегчают переход к социализму».

Пытаясь определить место Иванюкова в истории европейской и русской общественно-экономической мысли, следует признать его принципиальную «невписываемость» в прокрустово ложе традиционных «направлений». Предоставим слово М.М. Ковалевскому, который, выделяя характерную черту Иванюкова-ученого – большую способность к синтезу, чем к анализу, замечал: «Установивши свои основные точки зрения под влиянием Дж. Ст. Милля и всей вообще школы экономистов-классиков, Иванюков с большой широтой взглядов и с научной терпимостью… охотно пошел навстречу и катедер-социализму, и доктрине автора „Капитала“. Поскольку симпатии Иванюкова были на стороне крестьян-общинников и развития аграрного коммунизма, он не мог принять целиком учения столько же катедер-социалистов, сколько и Маркса, пророчившего неизбежное разложение архаического мирского хозяйства. Он поэтому не сделался социал-демократом и охотно присоединился к той критике, какой ревизионисты, и в числе их Туган-Барановский, подвергли основные теоремы автора „Капитала“. В результате получилось то, что Иванюков в своей „Экономии“ остался на точке зрения экономистов-классиков, модернизируя их доктрину восприятием многих сторон той критики капиталистического хозяйства, какая представлена была одновременно катедер-социалистами и ушедшим значительно дальше их в этом отношении Марксом. Если его можно назвать эклектиком, то в той же мере, в какой этот эпитет может быть приложен и к Миллю… От катедер-социалистов Иванюкова отличает меньшее пристрастие к индуктивному методу и верность тем приемам обратной дедукции, которые мы встречаем у Милля. От Карла Маркса – уверенность в поступательном ходе развития человечества без коренной и внезапной ломки современного капиталистического строя. Более же всего отразилось на нем увлечение нашим мировым порядком землевладения, кустарной промышленностью, артельным устройством, – увлечение, разделяемое не одними славянофилами, но также Герценом и Чернышевским. В ранней молодости Иванюков проникся идеалами 1860-х годов и остался верен им до конца. И он ждал развития в будущем социального строя, опирающегося не на частную собственность, а на сосредоточение орудий производства в руках земледельческих и промышленных общин. Но только в отличие от социал-демократов он надеялся, что эта эволюция совершится непосредственно, путем дальнейшего развития мирской общины и артели. В этом он ближе стоит к Герцену и Чернышевскому, чем к Карлу Марксу».