Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 1: XVIII–XIX века - [276]

Он разъяснял: «Нельзя говорить: или подоходный, или военный налог; они оба могут и должны быть созданы теперь же, один как – постоянная составная часть нормальной финансовой системы, другой – как временная мера, вызываемая чрезвычайными обстоятельствами». Знаменательно, что принятый в апреле 1916 года Государственной думой законопроект о прогрессивном подоходном налоге фактически являлся детищем сподвижника Арсеньева – Посникова. Отмечая его большой личный вклад в разработку и принятие документа, современники определяли последний как lex Posnikoff.

В «продвижении» вопросов, жизненно важных для страны, Арсеньев призывал законодателей руководствоваться принципом «промедление смерти подобно», поскольку «упущенная удобная минута повторится нескоро». В марте 1916 года Арсеньев с удовлетворением отмечал: «Силою вещей рушатся одна за другой все формальные преграды, возведенные властью на пути к лучшему будущему. Пала сама собою пресловутая формула „сначала победа и мир, потом реформы“; приступив к пересмотру положений земского и городского, к разработке вопроса о волостном земстве, министерство потеряло право возражать [Прогрессивному] блоку ссылкою на особые условия военного времени». Примером «здравого смысла» в политике Арсеньев считал и деятельность министра народного просвещения гр. П.Н. Игнатьева, характеризуя его отставку в январе 1917 года, как «потерю, понесенную русским обществом», и заявляя в связи с этим: «В течение двух лет гр. П.Н. Игнатьев был единственным министром, не только не примкнувшим к торжествующей реакции, но вступившим, в своей специальной сфере, на путь прогресса». С чувством уважения и солидарности Арсеньев не раз высказывался также о деятельности военных министров – генералов А.А. Поливанова, Д.С. Шуваева, М.А. Беляева. Их заявления о необходимости совместной дружной работы правительства и общественных сил отличались, по его мнению, «печатью» здравого смысла.

Как «единственный путь к лучшему будущему» сторонники Прогрессивного блока оценивали «исходную точку» его программы, своего рода завет I Думы, а именно положение о «необходимости объединенного правительства из лиц, пользующихся доверием страны и готовых действовать в согласии с законодательными учреждениями». Разъясняя суть ключевого слова в приведенной формулировке, Арсеньев отмечал три главных условия завоевания властью «доверия» народа, а именно: последовательность («согласованность между прошедшим и настоящим, заключающая в себе ручательство за будущее»); успех; солидарность взглядов верхов с мнением народного представительства. Общественное доверие будет обеспечено только тому министерству, которое прямо и открыто признает Россию конституционным государством, – этот мотив в годы войны неизменно звучал на страницах «Вестника Европы». Однако, оценивая в конце 1916 года реальность такой перспективы, Арсеньев и его коллеги и единомышленники не испытывали иллюзий. Они не сомневались в существовании «заколдованного круга», из которого нет выхода при господстве влияния правых политических сил на политику верхов. «Бессильные создать что-либо прочное, они передают свое бессилие присоединяющимся извне… и только этим и можно объяснить непрекращающуюся вот уже полтора года смену министров, – констатировал Арсеньев. – И нет основания думать, чтобы поиски в той же среде могли привести к другому результату». Отсюда делался вывод о неспособности крайне правых к исполнению возлагаемой на их среду роли «рассадника министров». Подчеркивая тупиковый характер ситуации, деятели круга «Вестника Европы» призывали к реализации предложения Прогрессивного блока о создании качественно нового правительства. Арсеньев обосновывал необходимость «вливать новое вино в новые меха» ссылкой на то, что в истории крайне редки случаи, когда с переменой политического направления не совпадала бы смена лиц, облеченных властью. «Чтобы такой случай стал возможным, нужна не только исключительная талантливость лица, стоящего во главе управления, но и исключительное стечение благоприятных обстоятельств», – обращал внимание публицист, приводя в качестве примера успешную карьеру О. Бисмарка. – Ничего подобного мы не видим у нас; не было ни отказа от прошлого, ни примирения с внутренними противниками, ни торжества над внешним врагом, ни широкой программы преобразований».

В колебаниях между старым и новым, почти всегда заканчивавшихся победой старого, Арсеньев видел и главную причину кризиса судебной системы – углубления противоречия между «должным и действительностью». «Стремление обратить суд в орудие власти никогда не достигало такой силы, как в последние годы», – констатировал он в 1915 году. Арсеньев считал характерным симптомом раздавшийся во всеуслышание в ноябре 1914 года, в дни 50-летнего юбилея судебной реформы 1864 года, вздох сожаления о старом суде, обнаруживший, «что таится под гладью кажущегося примирения с вошедшею в жизнь новизною», а именно присутствие в русской действительности начала 1910-х годов не только немалого числа завзятых крепостников и врагов нового суда, но и откровенных апологетов старых судебных порядков. Публицист доказывал несостоятельность их попыток «обелить» старый («екатерининский») суд указанием на то, что «это был суд немецкий, т. е. западноевропейский по своему строю», а «во взяточничестве были повинны не столько суды, сколько их канцелярии, и самая взятка имела характер не столько платы за неправосудие, сколько благодарности за ускоренный или внеочередной труд». Возмущение публициста вызвало стремление оправдать прежние порядки среди прочего ссылками на то, что в рядах тогдашних служителей Фемиды состояли не сплошь «черные мерзавцы», да и сами деятели судебной реформы были «вскормлены» все тою же дореформенной Россией. Арсеньев разъяснял, что «лицо» дореформенного суда определяли не столько отдельные одиозные фигуры, сколько основная масса служителей Фемиды, для которых характерны были такие широко распространенные качества, как невежество, лень, непонимание судейского долга, невысокий уровень гражданской нравственности. Признавая, что «у нас не было тех условий, благодаря которым на Западе выработался тип сведущего законника-судьи», публицист подчеркивал, что «лучшие люди дореформенной России создались не