Российская разведка XVIII столетия. Тайны галантного века - [83]

Писано у города Архангелского, июня 22-го дня 1702-го. Таковы статьи закрепил диак Михайло Родостамов».

Письма и бумаги императора Петра Великого, т. II (1702-1703 гг.), с. 434-436. 278

ПРИЛОЖЕНИЕ 7

ПИСЬМО ОГИЛЬВИ

«К государю февраля в 9 день из Гродни от фелтмаршала писано.

…Во шпионстве за караулом имеющая баба не кажнена, хотя оная вину свою и показала, понеже примечено, что оная из злобы и, по всему знатно, от научения неприятелского такие особы в неверение привести хотела, которых от роду не знала и, когда оных перед нею ставили, не могла познати, и, по всем обс(т)оятелствам знатно, между простыми людми блядовала и злобу свою управляла и, может быть, со Шведцким женским полом свои факции употребляла, которым (понеже никогда склонения к своему народу теряли) верити не надлежит».

Письма и бумаги императора Петра Великого,

m.IV,4.II, c.591,593.

ВТОРОЕ ПИСЬМО ОГИЛЬВИ

«Из Гродня 2-го февраля. Женщина, которая в дозрении была, что от короля Швецкого шпегом прислана, при допросе сказала, что ее муж в Стародубском полку служил и к Шведом пошол. А как прошлого лета под Варшавою Шведы Сасов збили, король Шведкой, при бытности Лещинского и Сапегов, ее призывал и ей богатую награду обещал, ежели шпегом в Руские полки пойдет, на что по ее воли от Крачинскаго до Венгрова отвезена, оттуды Жид ее проводил до Тикотина, ис Тикотина отвезена, х князю Александру Даниловичю в Гродню. Князь ее к себе призвал и спрашивал, ежели она не в шпегах прислана, отчего она запиралась и сказала, что муж се прапорщиком в Горбове полку. Дале не спрашивана и отдана за варту.

Вскоре после того паки ее княз Александр к себе призвал и жестоко допрашивал, но она постоянно всего запиралась, и после того к скороходу Францышку в дом отдана. В некоторые дни после того жестоко плакать почала, на что Францышкова жена причины сего плачю спрашивала, и она отвечала, что опасается смерти или полону мужа своего, а после б сего совершенно разсуждали, что она шпегом прислана; на что Францышкина жена ее тешила и печаль сию по взятым в полон росказывала, на что женщина смеляя стала, дозналась, что от короля Швецкаго нарочно прислана, дабы писмо, которое под подошвою имеет, в дому князя Александра Даниловича бросила, и оное писмо отдала Францышке, и он принял то писмо, будто немного на оном иисме надлежит, однакоже з двемя лекарями и с малым Францышком и с одним малым музыкантом прочли. После сего Францышка и жена ево оную шпеонку в лутчем поведении держали и несколько разов с собою кушать заставливали; и обещал Францышко, что ее уволнит, и дал ей денег 5 рублев, а сказал, что князь Александр ей приказал дать на платье. При сем вручил ей с 10 писем с приказом, дабы о тех писмах никому не сказывала; а те писма писали некоторые Немцы. После сего подстароста на дворе Сопежинском воз и лошади ей дал, и некакой обручник отвез ее в добро Иерусалско в Щуску. Той же шляхтич до Шумятичь, Сапегам надлежаще, оттоле до Рожичь и до Варшавы доехала и королю Швецкому оные имеющие у себя писма отдала, каторой гораздо ожелел о Шведцких полоняниках, что в жестоком поведении у Руских держатца. Вкратце пред Рожеством паки ее король Швецкий, при бытности Лещинскаго и Сапеги, с 6-ю писмами послал и приказал обнадежить богатою наградою оных, которые писали прежде сего, и она отъехала и фалшивой проезжей лист имела. Приехав х капитану Кругликову, и лошади у него просила, но тот капитан ее отогнав и бить хотел. После отошла и сыскала трех Волохов, которые ее на ту сторону реки к замку привели, а сами остались в лесу. Она же пошла х капитану Филипу Богдановичу Ингермоланского полку, которой ее велел отвесть, и с оными Волохами говорил. Она же ево знала, егда еще к Быкове у Сапегов служил. Вечером тот капитан призвал Францышка, лекарей и музыкантов к себе и, писма им роздав, весь вечер веселились, пили и тонцовали. Некоторые Немцы паки писма писали и показали ей некоторых, оказываючи фелтьмаршала, иново генералом Реном и прочее, они же имеющий на себе вывороченные шубы. Она же около 2-х недель у капитана Богдановича, пребывала, которой ей жаловался, желая, чтоб ево вскоре в полон взяли и еже, служа, в 4 года толко 3 простых кафтана выслужил. После некоторых дней князь Александр паки в Тикатин поехал, и капитан послал к маеору своему, которыми он ему должен был двума ефимками, и, взяв оные, отдал ей и велел се чрез денщика Маказина отвесть. Другово ж денщика, который у них в договоре слышал, от себя отогнал, женщину паки повтратил (sic) и сказал, что тогда отпущена будет, как Волохи приедут. Якоже Волохи в ево, капитанской, квартир приехали, и оную высоко х королю отвезли. Как король Швецкий сюда прощол. Волохи по уговору имели оного капитана Богдановича с собою взять, но ево в квартире не застали и весь ево квартир в разорении обрели. Прошлой суботы паки в деревне, где короля Швец-кого квартир обретался, была, и оттуда сюда послана, но писем никаких ей не дано, а дано полуполковнику Лехеру, которой напред сего сюда отослан. Тот же Лехер указ имел все здесь прилежно осматривать: сколко батарей и но многу ль пушек на оных обретаетца. Вчера она того Лехера на мосту видела, и сказал ей за собой итти; и она ево сыскала у князя Александра во дворе, з 2-мя лекарями говорят, и Лехер ей приказал итти меж гвардию и тамо осматриватца: как де назад поворотитца, тогда ей кушать дадут. Один ис тех лекарей, высок, в красном кафтане, дал ей руку и с (sic) 18 копеек, говоря, дабы на ночь к нему пришла. И после пришла в гвардию, где и за караул взята. Избрант, лекарь князя Александра, взят и показан той женщине; и она ево узнала и в лицо ему говорила, что он у Францышка был, как она плакала и признала, что она шпегом прислана, також был капитана Богдановича в ево квартире в танцах, и помогал писма честь и писать, и вчерашняго дни при Лехере на лошади был. Тот лекарь признал, что он вчерашнего дни на дворе у князя Александра на лошади был, но женщины не приметил; там же все лекари обретались, а Лехера он не знает; а у капитана Богдановича в доме не бывал и не танцывал, сколь долго в Гродне обретается; также и писем никаких не знает, не ведает, не читал и не писал, всево запираетца. И отпущен за вартою. В Гродне вефраля 3-го дня, при бытности генералов Репнина и Брюса, допращиван лекарь Петр Крус, и скаска женщины ему прочтена. На что он отвечал, что женщину на дворе князя Александра видал, но о бытности или приезде ее не спрашивал, и писем никаких не ведает, а у капитана Богдановича в квартире не бывал и не танцывал, ибо ево не знает, толко под Ригою как он, для вишневого дерева, поссорился; полуполковника Лехера не знает и не ведает; женщины вчерась не видал, и руки и денег ей не давывал, и веема ничего не знает. Чего ради отпущен за (а)рестом. Капитана Богдановича денщик, Макар Старошков, что он женщину оную знает и у Богдановича на дворе ее видял, а писма какие она принесла ли, того он не ведает, и говорил ли капитан с Волохами, того он не знает; а как у капитана танцовали, и от двора Александра Даниловича нихто не был, толко габоисты, а был порутчик Кофел с подпоручиком своей роты, и еще один офицер в красном и с позументами кафтане, да лекарь из Нарвы, а женщина в другой избе была, где жили люди; он же, денщик, в выворотной шубе никого чтоб за фельтмаршала и за генерала Рена не видал. И как женщина з две недели у Богдановича прожила, и он приказал ему женщину ее до деревни отправадить, и он ее отпроводил; и как пришли к реке, и она ево отпустила, сказав, что провожателя не требует. Пришедши назад, сказал сие капитану, но что ему отвечал, что дармо; а дал ли ей денег, или нет, того он не ведает. И Волохов також у ней не видывал, толко некоторых Поляков, что приходили салва о гвардии спрашивать; денщика от себя отогнал, и то брата сего скащика, а для которой причины, того он не ведает, и вяще ничего не знает. Михайло Соколов, денщик капитана Богдановича, сказал, что ево капитан девку к себе из деревни взял, и она опять ушла от него, и после приведена женщина к нему, которую капитан у себя две недели держал, и она всегда волно в город ходила; в прочем ничего не знает. Андрей Данилов сказал, что был денщиком у капитана Богдановича и видял однажды драгуна, спрашивающаго драгуна, сказал о том капитану и капитан тростью ево гораздо бил и от себя отогнал; прочего ничего не ведает. Порутчик Кофелть Ингермоланского полку сказал, что ничего не знает. Филип Ян, капитан Ингермоланского полку, сказывал, что ево денщик Михайло Соколов из бани оную женщину к нему привел, и он, капитан, употреблял ее за блятку, а как проведал, что она у генерала Репнина была, опасался он оного генерала, дабы противности от него не иметь, отпустил ее, и денщику велел отпроводить; с Волохи не говаривал, и писем никаких не видал. После того признал он, капитан, что скаска ево неправдива, а правду говорил денщик Михайло Соколов, а он за стыдом того не хотел сказывать. В прочем сей женщины не знает и ничего не ведает. И оставлен за арестом до далнего распросу. — P. S. Особо. Фелтьмаршал Агилвий своею рукою пишет: Всемилостивейший государь. Чрез особливое призрение Божие зело шкотливую корешподенцыю проведали, в каторой многие Немецкие афицеры, лекари и иные люди, особливо от двора Александра Даниловича и полку ево, обретаются, и те, отменяя одежду, сказывались иной фелть-маршалком, иной генералом Реном и протчее, писма х королю Швецкому в палате супротив, где ваше царское величество обретался, отпускали, против допросу, каторой заключенно здесь посылаю. Чего ради вашего царского величества советую всех в женской и мужеской одежде пребывающих Шведов, также и камордимера Францышка и всех прочих у князя Александра за арест взять и опасение от них иметь. Ламберх такоже из глаз пропал. Прошу верно вашего царского величества, дабы Француским и Шведцким обоево народа людем не столь много верить и оных при себе не держать, иноземцов же лутче трактовать и заплату давать, дабы оным в отчаяние не приттить, ибо много зла с того может происходить. Еще не можем подлинно ведать, ежели женщина оная всех помянутых людей правдою обносила, или нет, понеже она блятка и з досады много говорити может; а то правда, что пятью в Гродню от короля Швецкого прислана, что она признала, и для того ее для обрасца казнить велю».