Российская разведка XVIII столетия. Тайны галантного века - [67]

.

Не следует ли из этого, что практически все надежды Екатерина возлагала на агентуру, на «кредит в султане имеющих персон». И Обресков нашел такую персону — это был Гика, о котором уже шла речь. По заданию российского резидента он блистательно напугал руководителей Порты «перспективой» союза между Францией, Австрией и Польшей: Константинополь поспешил заявить о своем согласии с кандидатурой поляка на польский престол.

Еще когда Обресков докладывал в Петербург об успехе в деле со Станкевичем, он дал блестящую характеристику Гике и сообщил, что за работу дал ему соболий мех ценою в тысячу рублей и обещал Гике впредь годовой пенсион в 300 рублей, получив от него обязательство работать на российскую дипломатическую разведку и будучи на посту молдавского господаря.

Екатерина оценила работу Обрескова и его агентов следующей резолюцией:

«Быть по сему. А ревность искусства и усердия Обрескова довольно похвалить не можно. Да благословит Господь и впредь дела наши тако»^{84}.

Но и после избрания Понятовского обстановку в Польше и вокруг нее нельзя было назвать благоприятной для России.

Не прекращались интриги со стороны Австрии и Франции. Неспокойно было и в самой Польше.

В реляции № 44 Обресков сообщает, что у него опять была конфеденция с Рейс-эфенди и ему пришлось отражать атаки против России в вопросе о Польше. Екатерина тут же направляет записку вице-канцлеру: «Переведите к ним хотя до тридцати тысяч и более, дабы они не с пустыми руками были».

А Обрескову одновременно указывается на необходимость продолжать пророссийскую обработку Рейс-эфенди.

Вербовочная работа в Турции просто не должна была прекращаться, ибо министры там менялись с калейдоскопической быстротой. Забота о бесперебойной работе агентуры и регулярном добывании информации тяжелым бременем лежала на плечах посла Обрескова. Бременем тем более тяжким, что сам он был серьезно болен.

И вот ко всему прочему в 1765 году добавилась еще одна угрожающая забота: резко нарушились отношения между российским резидентом (послом), с одной стороны, и послами Австрии и Франции — с другой. Австрия решительно начала склоняться на сторону Франции, а австрийский посол в Константинополе, по существу, пошел путем предательства своего бывшего «друга» и союзника Обрескова.

Переориентация в выборе союзников и противников — дело почти обычное в политике. Но такого резкого разворота событий ожидать было трудно. Непредсказуемость? Наверняка! Ибо виноват в том был и сам Обресков, хотя и отчасти. Л если рассуждать по большому счету, то вина в том и всей системы, и всей организации тогдашней дипломатической разведки: когда Россия была в союзниках с Австрией, Обресков не скрывал перед австрийским послом свою агентуру. Когда же интересы Австрии разошлись (вдруг?!) с интересами России, австрийский интернунциус (посол) стал расшифровывать (фактически — предавать) перед турками русских агентов.

Екатерина II, отличавшаяся в своей внешней политике не только реализмом, но и подчас цинизмом, была непомерно возмущена поведением посла Священной Римской империи и в рескрипте № 11 от 13 июня 1765 года написала Обрескову полные горечи и злобы следующие строки:

«Вероломное и преданническое поведение того двора министра открытием оной прежних ваших средств и каналов для тогдашних с наиобщих интересов не оставляет нам ничего более как единое, для пользы и успеха паше собственное уважение. И поэтому мы положили через сие вам точно предписать пашу императорскую волю и повеление, по которым вы имеете с дознанным вашим искусством и благоразумием потребить все возможные способы и все ваши силы, чтобы натягуемую австрийским домом тучу обратить на него самого»^{85}.

Тучу так и не удалось обратить на австрийский дом. Но каково же было изумление, да и растерянность Петербурга, когда стало известно о, по существу, предательской деятельности посла дружественной Пруссии Рексина. Агенты донесли Обрескову, что его прусский коллега в Константинополе ведет секретные переговоры с Портой на предмет заключения военного союза против России. Более того, посол Пруссии разжигает вражду между Турцией и Россией описанием насилий, чинимых якобы русскими в Польше; он доносил туркам о военных приготовлениях России к войне против Турции, строительстве русскими крепостей на Днестре и т.д.

В Петербурге эта информация произвела эффект разорвавшейся бомбы. Екатерина указала срочно расследовать это «поносное дело», так как речь шла фактически не более и не менее как об измене Фридриха II Северной системе.

Панин немедленно строго конфиденциально встретился с прусским послом в Петербурге Сольмсом, который не преминул незамедлительно переслать информацию кайзеру. Тот, по-видимому, не ожидал, что разоблачение наступит так скоро, и ответил, что подобное невозможно. Но здесь Обресков переигрывает Фридриха: он присылает Панину копии документов, которые Рексин передавал Порте.

Прусский кайзер заюлил, заявив, что он никогда не давал своему послу таких директив и что Рексин никогда не сообщал ему о подобных своих демаршах в Константинополе, но, мол, может быть, это связано с тем, что он, Фридрих, послал в Турцию своего эмиссара «ревизовать Рексина» (?!).