Российская разведка XVIII столетия. Тайны галантного века - [65]

Трудная задача стояла перед русским резидентом — умелым, опытным вербовщиком, способным убеждением и личным обаянием склонить на свою сторону нужного человека. Но попробуй завербовать тогдашнего турецкого чиновника, который смотрит на свою государственную должность как на синекуру. Без денег — бакшиша — тут невозможно было ступить и шагу. Чиновники нахально выпрашивали подарки и деньги. И трудность заключалась тут не в том, чтобы суметь дать взятку, а чтобы получить реальный результат. Обрескову это удавалось: в рескрипте от 19 декабря 1762 года ему от высочайшего имени выражается благодарность за то, что он сумел добиться от визиря благосклонного ответа по вопросу о крепости, и предлагается произвести все расчеты со взяточниками, но только… после окончательного «решения дела», т.е. согласия турок на строительство крепости. (Ксгае визиря по этому предписанию была ассигнована тысяча червонных, Рейс-эфенди — пятьсот, а самому визирю — соболий мех «лучшей доброты».) Потому в рескрипте № 34 Обрескову «указуется»:

«Обещанныя вам предыдущим, под № 33 рескриптом для верховного визиря соболи, мех лучшей доброты ценою в 1000 руб. при сем посылая, рекомендуем вам оной мех ему, визирю, подарить не инако, но по совершенном к нашему удовольствию окончании известнаго о крепости святого Димитрия дела. Да при сем же в диспозицию вашу посылаем еще мех бобровый ценою в 800 руб., который можете вы употребить в подарок турецким министрам, кто более нам по тому делу услугу свою сделает, или в добавок помянутого собольего меха оному же верховному визирю или кому другому из них по вашему разсмотрению, престерегая при том, дабы сии и прочие определенные подарки отнюдь втуне употреблены быть не могли»^{78}.

Надо заметить, что экономия средств вообще очень характерна для руководства русской дипломатической разведки той эпохи. Наступило время, когда России больше не нужно было задабривать Турцию. Петербург начинает активную политику, стремясь к тому, чтобы соседи ориентировались на российский курс и следовали планам русской дипломатии. Только в этом случае русские дипломаты-разведчики готовы выплачивать вознаграждения за выполнение заданий и политических услуг. Но именно вознаграждения, а не дань.

Особенно отчетливо это можно увидеть на примере отношений русской дипломатии с крымским ханом. Он нагло, без обиняков требовал от Никифорова подарков. Однажды ему вдруг дозарезу понадобился кречет. Никифоров направил об этом срочное донесение в Петербург, откуда Екатерина отписала хану краткий, но впечатляюще вразумительный ответ: «У нас все птицы померли». В интерпретации Н.И. Панина, содержащейся в указании консулу от 23 октября, эта отповедь крымскому наглецу выглядит уже так:

«…здесь от бывших немалых жаров без остатка почти все птицы померли, а как вам уже напредь сего рекомендовано было, сколько возможно, уклоняться от запросов и прихотей ханских, то и ныне вам еще оное подтверждается»^{79}.

Через несколько дней Панин дает Никифорову дополнительные разъяснения «провинностей» хана:

«Здешний двор ведает, что он, хан, вместо употребления с своей стороны старания о укреплении взаимной между обеими империями дружбы, всячески напротив того проискивает повредить оную, не только сам подавая совершенную веру всем против России скареднейшим клеветам, но и употребляя еще все способы, чтобы оныя и у Порты акредитовать, то в рассуждениях таковых недоброжелательных и недружеских поступков с своей стороны, лишает сам себя многих награждений, кои инако были б следствием здешнего к нему благоволения, если б прямо старался он заслуживать оное и способствовать доброму согласию и что потому не прежде может он полагаться на какие-либо отсюда благодеяния, как по перемене поступков своих…»^{80}

До начала Русско-турецкой войны в 1768 году главное внимание Обрескова было сосредоточено на выполнении трех задач.

Во-первых, сбор информации о политике Турции, ее взаимоотношениях с Пруссией, Австрией и Францией. Во-вторых, освещение деятельности европейских дипломатов в Константинополе. В-третьих, принятие мер, которые способствовали бы разрешению польской проблемы, т.е. мер, которые не позволили бы Турции вмешаться вооруженным путем в польские дела.

По-разному можно смотреть на местопребывание российского резидента: Константинополь представлял собой в те времена важнейший, узловой центр политики. Он был той кухней, на которой орудовали «повара» всех дипломатических школ Европы. В турецкой столице скрещивались политические шпаги Фридриха Великого и Марии-Терезии, Екатерины II и Людовика XV. Вот почему от успеха (или неуспеха) работы Обрескова, его разведывательных и дипломатических умений зависело многое в российской политике. Когда союз Фридриха II с Россией еще не определился, Обресков пытается поспособствовать тому, чтобы склонить Турцию к войне с Австрией. В этом его в свое время поддерживал и Петр III, который прямо приказал Обрескову «толкать Турцию в объятия Пруссии». Обресков, этот вдумчивый политик, опытнейший дипломат с прекрасным чутьем разведчика, интуитивно понял, что это не русская инициатива. И у него хватило мужества всеми правдами и неправдами не выполнять указание императора.