Россия солдатская - [11]

— На Финскую войну меня было взяли, но сразу освободили как имеющего высшее образование и не имеющего военной специальности. Потом аттестовали для работы в редакции фронтовой газеты, но временно, а когда выгнали из Москвы, то местный военкомат так и не понял, кто я такой, стал выяснять да спрашивать — до сих пор тянут…

— Это хорошо, — с нескрываемой завистью сказал Свечин. — Меня после освобождения записали в сержанты, могут мобилизовать каждую минуту.

— Гражданин Свечин дома? — раздался за перегородкой громкий женский голос.

Свечин дернулся, как будто через него пропустили электрический ток, выскочил за дверь и через мгновение вернулся, держа в руках повестку военкомата.

— Призвали-таки! яростно прошептали тонкие губы.

Хозяйка Свечина, худая, изможденная женщина, вошла в оставшуюся открытой дверь, села на табуретку и скорбно посмотрела на жильца. Свечин стоял посреди комнаты, тяжело дышал и все читал тоненький белый листочек.

— Беда, — заговорила хозяйка тихо, — беженцы уже есть. К моей тетке, той, что у станции живет, вечёр приехали из Белоруссии… сила, говорят, страшная идет и все на автомобилях и мотоциклетках. Наши и убегать не успевают — все сдаются. А авиация бомбит — спасу никакого нет… что народу погибло!

Глаза Свечина засверкали дикой злобой.

— Беженцы и раненые всегда распускают панические слухи. Незачем их распространять, — цыкнул он на хозяйку.

Хозяйка съежилась и моментально скрылась за дверью.

— За что вы ее так? — не выдержал Павел.

— Как за что? — глаза Свечина впились в лицо Павла. — Вы разве не видите, что она довольна, рада? Немцы наступают! Может быть, и вы рады? Так имейте же в виду, что с большевиками мы могли играть, могли прописаться здесь, а жить в Москве… с немцами этого не будет: у них порядок, они в столицу так легко не пропустят, они…

Неужели он всерьез думает, что Сталин лучше немцев? — Павел вспомнил приказ сжигать хлеб, горючее, леса и все ценное имущество, т.е. города и деревни. И это при бегстве собственной армии и наступлении механизированных частей противника, когда жители, если бы и хотели, то не смогли бы уйти за своими войсками! Красные партизаны, по приказу Сталина, будут создавать невыносимые условия не для вооруженных и снабженных немцев, а, в первую очередь, для своего народа. Павел встал.

— Я думаю, что русские крестьянки достаточно видели горя для того, чтобы иметь право радоваться, когда, при передвижении фронта, их дома и имущество уцелеют потому, что их не успеют уничтожить при отступлении.

— Выдумал себе документ, который освобождает его от призыва, — заметался по комнате Свечин, — спрятался и радуется… Я не знаю, почему, почему я не пойду и не донесу на вас?

Свечин задыхался и с каким-то ужасом смотрел на Павла.

«Донесу на вас» подействовало на Павла, как удар обухом по голове. — Что он, с ума сошел что ли?

Свечин стоял и продолжал задыхаться. Во всяком случае говорить с человеком, находящимся в таком состоянии, не имеет смысла. Павлу было так тяжело, что он молча отвернулся и шагнул к выходу.

— Простите! — крепкие пальцы Свечина схватили Павла за локоть. — Простите, я слишком погорячился.

В больших мрачных глазах Свечина Павел, первый раз за все время знакомства с этим странным человеком, прочел колебание и нерешительность. Потом обычный волчий огонек промелькнул опять, промелькнул и исчез, а Свечин совсем спокойно и просто сказал: — Поймите простую вещь: моя мать еврейка. Вы можете выбирать между Гитлером и Сталиным, я, к сожалению, лишен этой возможности. На вашем месте я, может быть, думал бы так же, как и вы…

— Вы серьезно верите советской пропаганде? — вырвалось у Павла.

Глаза Свечина стали жесткими и недоверчивыми.

— К сожалению, у меня для этого достаточно оснований, — сказал он сухо, — достаточно чтобы идти умирать за «родину и Сталина» вместе с такими искренними и надежными патриотами, как только что бывший здесь исправившийся контрреволюционер Смирнов.

Свечин торжественно развел руками, попробовал иронически улыбнуться, не смог этого сделать и наклонил голову, чтобы скрыть от Павла свое лицо.

Павел вышел с чувством, что произошло что-то скверное и ненужное. — Свечин прав, — думал он, — при выборе одного из двух неизбежных зол все-таки выбираешь зло, но надо быть очень осторожным. Происходит совершенно новое и неожиданное перераспределение сил, ломка взглядов и отношений, а, кроме того, многие настолько истерзаны всем предыдущим, что просто не могут вынести тяжести новых испытаний.

Когда Павел вернулся домой, в комнате хозяйки он застал ее дочь, ту, которая работала в милиции. Обе женщины шептались с видом заговорщиц и замолчали, когда вошел Павел.

— Павел Александрович, а, Павел Александрович, — вкрадчиво начала хозяйка, — вот дочка рассказывает, что беженцы приехали — жены командиров Красной армии из Белоруссии. Еле убежать успели, в одном белье. Радио-то сообщило — немцы далеко, ан под утро и нагрянули! Только потому и убежали, что военный грузовик взял.

Дочка хозяйки подняла на Павла выжидательно просящий взгляд.

— Как вы думаете, если немцы придут, будут они арестовывать таких, как я? В партии ведь я не была, только в комсомоле. А работа моя в милиции самая простая, канцелярская.