Россия против Наполеона: борьба за Европу, 1807-1814 - [258]

.

Одной из причин, что французам вообще удалось бежать, было то, что к пяти часам пополудни в тылу кавалерии союзников зазвучали выстрелы тяжелой артиллерии. Какое-то время обе стороны не могли понять, что за войска появились в поле зрения, и что означали орудийные выстрелы. На самом деле это были две небольших французских дивизии, в основном состоявшие из национальной гвардии, эскортировавшие крупный артиллерийский обоз и преследуемые кавалерией Ф.К. Корфа и И.В. Васильчикова из Силезской армии. Французская колонна под командованием генералов M. M. Пакто и Ф.П. Ж. Аме, насчитывала около 5 тыс. человек. Изначально она столкнулась с кавалерией Корфа около одиннадцати утра на дороге, ведущей от Шалона. Барон Корф начал кампанию 1812 г. очень успешно. К 1814 г. он сильно раздался и стал довольно ленив. Не питая большой любви к бивуакам, в предыдущую ночь он в сопровождении своих подчиненных генералов удалился в близлежащий замок Силлери. Тем временем его казаки обнаружили подвал с 60 тыс. бутылок вина, которые вся кавалерия Корфа принялась радостно распивать. Не удивительно, что на следующее утро они выдвигались довольно медленно[872].

Однако к середине дня французы отступали всеми силами по дороге от Шалона до Бержера, которая проходила близ Фер-Шампенуаз.

К тому времени они находились в окружении не только войск Корфа, но и гораздо более грозных сил Васильчикова. Всего у русских было 4 тыс. кавалеристов и три батареи конной артиллерии. Французские генералы в полдень бросили свой обоз, но даже это их не спасло. Истощив к тому времени свои силы и понеся тяжелые потери в результате атак Корфа и Васильчикова, они оказались в безвыходном положении, когда их отступление привело их прямо в руки кавалерии и конной артиллерии главной армии у Фер-Шампенуаз. В итоге вся колонна была частично истреблена и частично взята в плен.

Описание сражения при Фер-Шампенуазе часто предстает в виде повести о героизме французов. С одной стороны, это абсолютно справедливо. Национальная гвардия Пакто и Аме продемонстрировала отвагу, дисциплину и выносливость, достойные восхищения ветеранов. Однако не обо всех полках Мармона и Мортье можно сказать то же самое. Коалиционная кавалерия также добилась выдающегося результата. 16 тыс. кавалеристов, из которых три четверти были русскими, нанесли поражение 23 тыс. французам, большей частью пехотинцам, убив и пленив почти половину из них и захватив почти все их пушки. Сражение при Фре-Шампенуазе хорошо подходит для сравнения с отчаянной битвой Д.П. Неверовского против маршала И. Мюрата у Красного в августе 1812 г., хотя против Неверовского у французов имелся гораздо более крупный численный перевес. Подобно французам при Фре-Шампенуазе, значительная часть солдат Неверовского были молодыми рекрутами, показавшими большую отвагу и дисциплину во время своего первого сражения. Русские генералы при Фер-Шампенуазе сделали то, что не удалось Мюрату у Красного — отчасти потому что, в отличие от него, в их распоряжении на поле боя имелась конная артиллерия. Они также лучше согласовывали атаки и гораздо более умело приспосабливали свою тактику к условиям местности[873].

Поскольку Мармон и Мортье обратились в бегство, дорога на Париж была открыта. Французы могли защитить столицу лишь в том случае, если бы Наполеон со своими войсками подоспел вовремя. Даже если бы император явился один, вполне вероятно, что он вдохновил бы оборонявшихся на борьбу, придал бы слаженности их действиям и внушил благоговейный страх потенциальным предателям. Однако до 27 марта Наполеону не было известно о том, что его провели и что неприятельские армии ведут наступление на Париж. Когда же это выяснилось, войска коалиции опережали Наполеона на три дня. Посовещавшись с Коленкуром, Бассано и своими маршалами, французский император решил отказаться от намеченного удара в тыл неприятеля и устремился на спасение своей столицы, но было уже слишком поздно. Когда он приблизился к городу поздно вечером 30 марта, битва за Париж была проиграна, и французская столица должна была вот-вот сдаться. Еще хуже было то, что в Париже оживились враги Наполеона. По приказу императора его жена, сын и правительство покинули Париж накануне сражения, чтобы не оказаться в плену. Поскольку все ключевые фигуры бонапартистского режима сошли со сцены, а союзники должны были вот-вот занять Париж, для противников Наполеона настало время взять инициативу в свои руки. Ш.М. Талейрану наряду с другими чиновниками высшего ранга было приказано покинуть Париж, однако он сумел уклониться от этих приказов, не проявив при этом открытого неповиновения Наполеону[874].

В противоположном лагере, до которого тогда было всего несколько километров, находился К.В. Нессельроде, которому Талейран в период, предшествовавший 1812 г., предоставил так много секретной информации. Когда 22 марта Наполеон повел атаку на коммуникации коалиционных войск, почти все дипломаты союзников оказались отрезанными от ставки и поспешно бежали на юг в поисках укрытия, что вызвало плохо скрываемую радость у генералов, которые были рады от них избавиться. Единственным исключением был Нессельроде, который покинул Шамон как раз вовремя, чтобы успеть вернуться к Александру I. 28 марта — в тот самый день, когда было решено, что императрица, сын Наполеона и его правительство должны покинуть столицу, — Нессельроде писал своей жене из деревушки в окрестностях Парижа, что он наслаждается «изысканным каплуном», которого жена маршала Нея послала своему мужу из Парижа вместе с несколькими бутылками ликера. Казаки перехватили подарок и, руководствуясь соображениями такта, направили его к столу российского императора. В отсутствие Франца I, Меттерниха, Каслри и Гарденберга, ни у кого не возникало сомнений в том, что Александр I станет говорить от имени коалиции в том случае, если войска коалиции дойдут до Парижа. Дополнительным преимуществом для Александра было то, что рядом с ним находился Нессельроде, особенно когда настал момент вести переговоры с Талейраном. Когда на горизонте забрезжила победа, и чаяния Александра I стали обретать реальные очертания, исчезла напряженность, существовавшая ранее в отношениях между ним и Нессельроде