Россия накануне «смутного времени» - [81]
Возможно, слова пантелеймоновских старцев не были цитатой из «указа» Федора, а носили обобщенный характер. Иначе говоря, они отразили тот перелом, который произошел в правосознании современников в связи с длительной практикой возвращения тяглых крестьян на их старые наделы в рамках общих финансовых мероприятий правительства Годунова, а также в связи с ограничением в 1594 г. срока подачи исков о крестьянах четырьмя годами (урочные годы). Как бы то ни было, челобитная старцев 1595 г. обнаружила тот факт, что меры правительства по временному урегулированию тягла переросли первоначальные узкие рамки и вылились в общий запрет выхода и для крестьян, и для бобылей, которые не принадлежали к разряду тяглого населения. Бобыли не могли теперь покинуть землевладельца, потому что стали «крепки» земле. Таким образом, прикрепление сельского населения утратило исключительно фискальный характер.
Открытие В. И. Корецким новых документов по истории крестьянства положило конец давней полемике по вопросу об участии государства в прикреплении крестьян к земле. Можно считать окончательно установленным, что правительство царя Федора принимало самое непосредственное участие в отмене Юрьева дня. По мнению В. И. Корецкого, «указ царя Федора о запрещении крестьянского выхода, видимо, представлял собой настоящее уложение, регулирующее различные стороны взаимоотношений крестьян и феодалов, обобщающее и развивающее в новых условиях предшествующее законодательство по крестьянскому вопросу»[603]. В. И. Корецкий как бы предлагает продолжить поиски утерянного текста, которые начаты были полтора века назад и пока не увенчались успехом.
Уложение царя Федора едва ли когда-либо будет разыскано. Опираясь на строго проверенные показания источников, можно лишь высказать предположение, что и запрет крестьянских переходов в рамках заповедных лет, и пятилетние урочные годы были введены в жизнь посредством временных правительственных распоряжений, не облеченных в форму развернутого, мотивированного законодательного акта.
При Лжедмитрии I власти предприняли попытку систематизировать законы, изданные с начала 50-х годов XVI в. до 1 февраля 1606 г. В этих целях и был составлен Сводный Судебник 1606–1607 гг., включавший подробные разделы (грани) о крестьянах. Составители Судебника имели в своем распоряжении фонды Поместного приказа, из стен которого вышли все важнейшие постановления по крестьянскому вопросу. Тем не менее компетентные приказные правоведы не смогли найти никаких законодательных памятников царя Федора о крестьянах, за исключением одного лишь указа 1597 г. Если московские правоведы, систематизировавшие законодательство царя Федора, не обнаружили этот указ или уложение о крестьянах через 13 лет после его издания, имея под руками сохранные архивы, то это может иметь только одно объяснение: безуспешно разыскиваемый указ, по-видимому, никогда не был издан.
Отмена долгих заповедных лет и осуществление на практике норм пятилетних урочных лет первоначально не изменили взгляда на запрещение крестьянских выходов как на меру временную. Своеобразным свидетельством тому служит приговор старца Иосифо-Волоколамского монастыря Мисаила о монастырских крестьянах. Мисаил, в миру Михаил Андреевич Безнин, был человеком широко известным в тогдашнем русском обществе. Бывший воспитатель царевича Федора, он многие годы сидел в Боярской думе и лишь в 1586 г. вынужден был уйти в монастырь из-за происков Годунова. Очень скоро энергичный старец взял в свои руки дела одного из крупнейших монастырей страны. В 1595 г. Мисаил предписал приказчикам Иосифо-Волоколамского монастыря по «кабалам денег на крестьянех не имати, которые учнут за монастырем жити, а будет государь изволит крестьяном выходу быть, и которые крестьяня пойдут из-за монастыря, и на тех крестьянех по тем кабалам деньги имати… в казну в монастырскую»[604]. Свое решение о невзыскании денег по кабалам старец Мисаил поставил в прямую зависимость от продления или отмены закона о запрещении выхода. Очевидно, он считал названный закон временным нововведением[605]. Поскольку Безнин был практическим дельцом и знал настроения в правительственных кругах, его слова приобретают особое значение.
Трудно составить точное представление о тех политических разногласиях, которые возникли в думе в связи с подготовкой и изданием крепостнических законов. При Василии Шуйском руководители Поместного приказа утверждали, будто царь Федор запретил крестьянам переходы «по наговору Бориса Годунова, не слушая советов старейших бояр»[606]. В подобном утверждении, вероятно, была доля истины.
Пока Годунов не стал полновластным правителем государства, меры в отношении крестьян носили половинчатый характер. Слабое, раздираемое внутренними противоречиями правительство царя Федора поначалу не обладало ни решимостью, ни средствами для радикального и окончательного разрешения крестьянского вопроса. Оно не могло ни отменить одним ударом нормы Судебника, ни восстановить Юрьев день в качестве регулятора крестьянских переходов. Только к середине 90-х годов Годунов добился более прочной политической стабилизации и под давлением дворянства приступил к окончательной ликвидации Юрьева дня.
