Россия накануне «смутного времени» - [59]
Патриарх взялся убедить столицу в том, что Годунова, несмотря на пострижение, сохранила царский титул и все вытекающие из него полномочия. Отправившись в Новодевичий монастырь, глава церкви обратился к Александре с упреком, что она удалилась из мира, «царя в свое место не устроив никого». Во время многократных посещений монастыря патриарх убеждал Бориса вернуться к исполнению обязанностей правителя: «…буди нам милосердный государь и правитель благоприятный всего Российского государства». Согласно ранней редакции утвержденной грамоты, Годунов заявил патриарху, что он «с боляры радети и промышляти рад не токмо по-прежнему, но и свыше перваго»[469].
В грамоте поздней редакции смысл речи правителя был полностью искажен. Борис якобы заявил о решении удалиться от дел и передать управление государством и радение о земских делах патриарху и боярам. Очевидно, Годунов, находясь за пределами столицы, не мог осуществлять функции правителя и был вынужден частично переложить их на главу церкви. Отныне «патриарх Иов Московский и всеа Русии» должен был решать местнические тяжбы и другие мирские дела. Он рассылал «от себя» грамоты с решением местнических споров в разные города. Однако знатные бояре отказывались повиноваться распоряжениям главы церкви, несмотря на то что он ссылался на указы постриженной царицы и боярские приговоры[470].
Вмешательство патриарха в политическую борьбу вызвало негодование боярской аристократии. Впоследствии Иов не мог без горечи вспоминать время, предшествовавшее избранию Годунова. В те дни, вспоминал патриарх, я впал «во многие скорби и печали» и на меня «нападе озлобление и клеветы, укоризны, рыдания и слезы, сия убо вся меня смиренаго достигоша»[471].
Если Иов и преувеличивал, то самую малость.
17 февраля истекло время траура по Федору, и Москва тотчас же приступила к выборам царя. Патриарх созвал на своем подворье собор, который и принял решение об избрании на трон Бориса. Обе редакции утвержденной грамоты подчеркивают, что в избрании Годунова участвовали и духовные и светские чины. Но сличение вариантов рассказа позволяет заметить следы редакционной правки:
Патриарх сзывает сыновей своих, митрополитов, «и весь освященный собор, и царских сигклит, и боляр, и христолюбивое воинство, и всяк возраст бесчисленных родов Российскаго государства»[472].
Патриарх «велел у себя быти на соборе сыновом своим, митрополитом… и всему освященному собору вселенскому, и боляром, и дворяном, и приказным и служилым людям, всему христолюбивому воинству, и гостем, и всем православным крестьяном всех городов Российского государства»[473].
Поздний редактор старался оттенить тот факт, что Бориса избрал «собор», и с этой целью он заменил неопределенное указание на «всяк возраст бесчисленных родов» точной росписью соборных чинов, включавшей представителей «земли» — столичных «гостей».
Майская редакция утвержденной грамоты передает, что инициаторами избирательного собора 17 февраля были некие бояре, выступившие с письменным «свидетельством» в пользу передачи трона Борису. Эта подробность подтверждается показанием дьяка Ивана Тимофеева, непосредственного участника избрания Бориса. Тимофеев не был приверженцем правителя, поэтому его мемуары можно использовать для проверки официозных источников. Как писал осведомленный дьяк, самые красноречивые почитатели Годунова не поленились встать на заре и явились к патриарху с писаной «хартией»[474]. Текст упомянутой хартии, по-видимому, был включен в состав майской утвержденной грамоты и таким образом сохранился до наших дней. Написанная в разгар избирательной борьбы, хартия, или «боярское свидетельство», может служить ярчайшим образцом предвыборной литературы. Биография «кандидата» расписана в «свидетельстве» самыми яркими красками. Не упущена ни одна деталь, которая могла бы подкрепить претензии Годунова на трон. Авторы «свидетельства» подчеркивали, что Борис с детства был «питаем» от царского стола, что царь Иван посетил его больного на дому и на пальцах показал, что Федор, Ирина и Борис равны для него как три перста.
Сличение «боярского свидетельства» с текстом январского проекта соборного приговора об избрании Бориса не оставляет сомнения в том, что авторами обоих документов были одни и те же лица.
«…победителя прегордаго и хвалящагося и сильна находца царя Крымскаго… и прегордых королей победителя, короля Польскаго и Свискаго, и их сродников… князей корунных и их по[д]ручников, и иже под их властью… иже от его высокопобедительныя руки боятся Латынстии языцы и всяко бесерменская племени»[475].
«…победил прегордохвалящагося и сильнонаходца царя Крымскаго и прегордых… победил короля Свейского и его сродников и князей корунных и иных подручников, иже под их властию… иже от его высокопобедительныя руки боясь Латинстии языци и всяко бесерменское земля»[476].
Некоторые детали «хартии» 17 февраля выдают ее авторов. Упомянув о посещении годуновского двора Грозным, составитель документа добавляет: «…а с ним (царем. —
