Россия накануне «смутного времени» - [27]

Из прочих братьев Шуйских также погиб в тюрьме князь Андрей Иванович, признанный глава антигодуновского заговора. Обстоятельства его смерти в точности не известны. Поздние летописцы в один голос говорят о насильственной смерти А. И. Шуйского, но местом ссылки боярина называют Каргополь, Самару и другие места, что ставит под сомнение их осведомленность[199]. Есть сведения о том, что князь А. И. Шуйский был убит в темнице в Буй-городе приставом С. Маматовым 8 июня 1589 (7097) г.[200] Последнее известие, однако, не поддается проверке.

Московские летописи четко очертили круг лиц, которые подверглись гонениям в связи с опалой Шуйских. К нему принадлежали князья Татевы, а также знатные дворяне Колычевы[201].

Видный воевода и боярин князь П. И. Татев-Стародубский занимал влиятельное положение в думе. Он постригся в монахи еще в сентябре 1586 г., т. е. до опалы Шуйских[202]. Возможно, его пострижение было вынужденным. Сын боярина князь И. П. Татев был сослан в Астрахань в прямой связи с розыском об измене Шуйских. Соратник Шуйского И. Ф. Крюк-Колычев, один из лучших воевод конца Ливонской войны, попал в каменную тюрьму в Нижний Новгород[203].

В связи с разоблачением заговора против Годуновых гонениям подверглись не только знатные бояре, но и многие дворяне средней руки, приказные чины и столичные торговые люди. «Сказание о Гришке Отрепьеве» повествует, что после расправы с Шуйскими Борис «многих дворян и служилых людей, и приказных, и гостей, и воинских людей разослал в Поморские городы, и в Сибирь, и на Волгу, и на Терек, и в Перьм Великую в темницы и в пусты места»[204]. В тюрьму попали суздальский дворянин голова В. М. Урусов[205], приказной А. Быкасов[206] и многие другие. Имеется предположение, что в связи с «делом» Шуйских в монастырь угодил ростовский сын боярский Аверкий Иванович Палицын, знаменитый впоследствии писатель «смутного времени»[207].

Преследования Шуйских и их приверженцев не покончили с оппозицией. Центром антигодуновской агитации остался Углич — резиденция младшего сына Грозного. Раздор между московским и удельным дворами нарастал с каждым днем. Свидетельством тому был небольшой, но многозначительный эпизод, связанный с завещанием Грозного.

Неопубликованные до сих пор документы Венского архива приоткрывают краешек завесы, окутавшей историю царского завещания. Речь пойдет о донесениях из Москвы Луки Паули. Этот австрийский подданный долгие годы жил в Москве. Прибыв в Вену в качестве личного эмиссара Бориса[208], Паули уведомил австрийское правительство насчет неких статей завещания Грозного, якобы имевших проавстрийский характер. По его словам, в Москве весьма склонны избрать на трон австрийского принца, «тем более что в завещании покойного великого князя (Ивана IV. — Р. С.) говорится об этом», а это завещание «еще и поныне держат в тайне…». По наблюдениям Л. Паули, самые знатные московские господа, и в особенности правитель, крайне обеспокоены возможностью больших перемен и неурядиц, которые последуют за смертью бездетного царя, и лелеют надежду видеть на московском троне эрцгерцога Максимилиана[209].

Заверения Луки Паули нельзя рассматривать как выражение притязаний Габсбургов на московский трон. За спиной Паули стоял Борис Годунов. Правитель, по-видимому, допустил преднамеренную утечку информации. Не решаясь открыто возобновить переговоры относительно брака царицы Ирины с одним из австрийских принцев, он пытался подготовить почву для их возобновления с помощью измышлений по поводу завещания Грозного. Сведения насчет австрийских статей царского завещания следует признать полностью недостоверными[210].

Сообщение Паули заинтересовало венский двор. Посланный в Москву посол Николо Варкоч получил подробные инструкции, следуя которым он должен был во что бы то ни стало увидеть подлинник завещания и раздобыть его копию или по крайней мере собрать достоверные сведения о нем: действительно ли в завещании покойного великого князя упомянуты дела, касающиеся австрийской династии, в чьих руках оно находится и т. п.[211] Посол в 1589 г. направил в Вену реляцию, в которой сообщил, что Борис Годунов подавил раскрытый им боярский заговор и покарал участвовавших в нем душеприказчиков Ивана IV, а завещание царя, по слухам, разорвал[212].

Постоянно проживавший в Москве Лука Паули дополнил сведения Варкоча новыми драматическими подробностями.

Согласно Паули, царь Иван IV продиктовал завещание ближнему дьяку Савве Фролову, который вскоре же скоропостижно скончался, из-за чего возникло подозрение, что его отравили, чтобы царское завещание не стало известно[213].

Насколько достоверно сообщение Паули, сказать трудно. Очевидно лишь внешнее совпадение некоторых фактов. В апреле 1588 г. завещание, по словам Паули, существовало. Не позднее ноября 1589 г. австрийцы узнали о его уничтожении. Однако неизвестно, был ли дьяк Фролов в самом деле отравлен, хотя можно установить, что его имя навсегда исчезло из официальной документации как раз в 1588–1589 гг.[214]

Уничтожение царского завещания для того времени было делом неслыханным. Если Борис действительно решился на такой шаг, то, по всей вероятности, опасность для правителя заключалась в тех распоряжениях Грозного, которые, с одной стороны, касались полномочий регентов, а с другой — определяли владения и права жены и младшего сына Грозного.