Россия накануне «смутного времени» - [25]

В связи с голодом в ряде городов сложилось напряженное положение. Английский посол Д. Флетчер, находившийся в Москве в 1588–1589 гг… был поражен «несчетным числом» бродяг и нищих, наводнивших столицу. Голод и крайняя нужда, замечает Флетчер, изнуряли жителей до предела, в городах участились грабежи и убийства. В городе Ливны произошло выступление посадских людей. Встревоженный правитель Борис Годунов 24 мая 1588 г. отрядил в Ливны видного дворянина К. О. Безобразова «для сыску про смятение градцких людей»[180].

С наступлением весны 1589 г. возникла реальная опасность возмущения в Москве, вследствие чего власти отдали приказ о размещении на улицах столицы усиленных военных нарядов. Согласно записям Разрядного приказа, 18 апреля 1589 г. «велел государь быть на Москве в объезде в головах по росписи, огня и корчмы выимать: в Кремле — князю Василью Туренину, в Китае — князю Дмитрию Приимкову». На улицах горожане жадно внимали речам юродивого, резко нападавшего на правителя. Флетчер, видевший его своими глазами, писал: «В настоящее время есть один в Москве, который ходит голый по улицам и восстанавливает всех против правительства, особенно же Годуновых, которых считают притеснителями всего государства»[181].

В течение 1588–1589 гг. Москву будоражили слухи о больших раздорах в семье царя Федора. Эти толки, крайне неблагоприятные для Бориса Годунова, были подхвачены и раздуты за рубежом. В конце 1588 г. ватиканский посол в Кракове направил в Рим две сенсационные депеши. Первая гласила, что «москаль» в ссоре замахнулся на шурина посохом, но Борис выхватил нож и нанес царю две раны, отчего тот опасно занемог. Вторая депеша содержала вовсе недостоверный слух, будто царь Федор убит своими придворными (Годуновыми)[182].

Московские новости получили отражение в официальной переписке литовского канцлера Л. Сапеги. Источником информации для него послужил рассказ шляхтича, который нес пограничную службу и беседовал через границу с русской стражей. Московиты сообщили знакомому литвину следующее: «Княгиня московская родила дочку. Но Годуновы, будучи недовольны, тайком взяли новорожденного сына у жены стрельца и положили на место дочери царицы. Один со стороны Годуновых, знавший об этом, выдал их в том как младшему князю Дмитрию, брату нынешнего московского государя, так и другим боярам. Потом об этом сообщили самому государю. За эти провинности государь приказал постричь свою жену в монахини. Боясь, что и с ними поступят так же, Годуновы, по словам [русской] стражи, кажется, ранили самого государя»[183].

Прошло два месяца, и литовский подканцлер А. Бараковский направил польскому послу в Риме письмо с новыми захватывающими подробностями насчет московского скандала. По слухам, когда царь Федор уехал из Москвы на богомолье в монастырь, царица от кого-то забеременела, за что Федор хотел ее постричь в монахини. Брат царицы Борис Годунов из-за сестры поспорил с Федором. В гневе царь ударил шурина посохом, а тот несколько раз пырнул Федора ножом. Здоровье царя плохое. Великая княгиня, опасаясь, что ее постригут в черницы, будто бы хотела отравить мужа[184]. Литовская информация не отличалась достоверностью. Она слишком напоминала обычную клевету, с помощью которой московские бояре чернили правителя.

Противники Годунова порочили его с определенным расчетом. Сначала они безуспешно пытались развести Федора с Ириной Годуновой, а теперь задумали скомпрометировать всю царскую семью и разом покончить с Годуновым.

Несмотря на удаление из Москвы Шуйских, положение Годунова оставалось непрочным, что вынуждены были признать даже доброжелатели правителя. Один из них, австрийский посол Н. Варкоч, посетивший Москву в 1589 г., писал, что власть Годунова недостаточно прочна и может рухнуть мгновенно, едва лишь умрет царь Федор. «Я узнал, — гласил отчет посла, — что кое-где в стране при дворе есть еще тайные враги Бориса, но из-за его власти они опасаются действовать открыто. Случись что с великим князем, против Бориса снова поднимут голову его противники и в стране возникнут заговоры. Борис все это хорошо понимает и видит. Если это не пресечь, все так и будет, а если он и тогда захочет строить из себя господина, то это ему вряд ли удастся»[185].

В борьбе с боярской оппозицией Борис Годунов неизменно опирался на поддержку главного дьяка Андрея Щелкалова. Однако в 1587–1588 гг. их отношения заметно ухудшились. Располагая информацией о московском дуумвирате, английская королева 6 февраля 1587 г. обратилась с посланием к Годунову и Щелкалову[186], чем вызвала резкое «неудовольствие» Бориса. Он немедленно уведомил своего эмиссара в Лондоне Джерома Горсея, что не даст ответа Елизавете, поскольку она написала ему «грамоты весьма непригожие и весьма неприличные», ибо «смешивать» его с дьяком — значит наносить «немалую поруху его княжескому (!) достоинству и чести…»[187]. Андрей Щелкалов сохранял известную популярность в земщине и не желал признавать превосходство Годунова. В беседе с английским послом Флетчером в 1588 г. он заявил, что Борису «всякие дела государственные, о которых делех государство держитца, по… царскому приказу все приказаны»