Россия и мир в XXI веке - [8]

Помимо отсутствия острой необходимости в интеграции РФ на Западе с самого начала испытывали серьезные сомнения в отношении способности самой России стать частью Запада. Политическая ситуация в стране долгое время оставалась нестабильной. Демократические силы были явно слабы, реформаторы отчаянно нуждались в поддержке. Институты повсеместно отсутствовали, общественный порядок был нарушен, криминалитет прорывался к власти. Существовал немалый потенциал коммунистического и имперского реванша. Открытой оставалась перспектива гражданской войны. Наконец, огромные размеры и колоссальная неоднородность страны делали российский «посткоммунистический транзит» крайне сложным делом.

Главным в отношении Запада к России в начале 1990-х годов был вывод о том, что страна прошла пик своего влияния и перестала быть угрозой для собственных соседей и США. Российская проблема из проблемы избытка силы и ее экспансии трансформировалась в проблему российской слабости и возможной имплозии. Мрачные ожидания находились в спектре между многомиллионными потоками беженцев, готовыми хлынуть в Европу, и расползанием ядерного оружия и материалов. «Вкладываться» в Россию, разделять ответственность за ее будущее никто не желал. Возможность полноформатной интеграции РФ в западные институты, существовавшая в 1992 году, была вскоре упущена[25].

Шок и оцепенение, последовавшие за распадом СССР, прошли сравнительно быстро. Российский политический класс стал вновь обращаться к идее самостоятельной великой державы. Уже в 1992 году возникла дискуссия о собственных национальных интересах России, которая стала быстро набирать обороты.

«Общечеловеческие интересы», которыми при Горбачеве официально определялась политика «нового мышления», оказались на поверку интересами Запада. США остались единственной сверхдержавой, Германия объединилась, блок НАТО сохранился, а СССР распался. Первая постсоветская идеология единства интересов демократических стран при руководящей и направляющей роли США стала уступать место реальной политике.

В этой политике для РФ было много неприятного: жесткие требования реформ и долговременная, вплоть до дефолта 1998 года, зависимость от траншей МВФ, открыто пренебрежительное отношение к российским лидерам со стороны партнеров[26], существенные расхождения по ситуации на постсоветском пространстве и на Балканах. Наиболее серьезным шагом, однако, стало решение США о расширении НАТО на Восток, принятое в 1993 году и реализованное в 1999 году.

То, чего добивались Ельцин и Козырев для России – интеграция в институты расширенного Запада, – стало реальностью только для бывших восточноевропейских вассалов СССР. Это обстоятельство в корне меняло отношения РФ и Запада: вместо желаемого становления единого союза демократических государств, включая Россию, на практике произошло расширение (но без России) старого альянса, созданного для противостояния советской угрозе и не распущенного после самоликвидации этой угрозы. В Москве стали задумываться о причинах и целях такого шага.

Фактически речь шла о расширении геополитического пространства Запада и о перестраховке на случай «рецидива российского империализма», о котором тоже стали говорить уже в 1992 году, с началом российских миротворческих операций на постсоветском пространстве и особенно с началом чеченской войны в 1994 году[27]. Россия, таким образом, не только оказывалась по-прежнему на внешнем контуре системы обороны Запада, но и теряла нейтральный и фактически демилитаризованный стратегический буфер между Одером и Бугом, который, казалось, был гарантирован Горбачеву в 1990 году в обмен на согласие с объединением Германии и вывод советских войск из ГДР и других стран Восточной Европы.

Наиболее серьезным результатом расширения НАТО стала утрата доверия Москвы к новым партнерам. Не столь важно, что заверения лидеров Запада не продвигать НАТО на Восток, на которые впоследствии ссылались в Москве, были с самого начала неконкретными и расплывчатыми. Эти обещания действительно давались в контексте германского объединения и, строго говоря, относились к бывшей ГДР. Верно, что они делались в период, когда еще формально существовала Организация Варшавского договора и пока не было речи о переходе Польши или других союзных СССР стран в НАТО. Конечно, они давались руководителям Советского Союза – государства, которое перестало существовать в 1991 году. И, разумеется, они были устными и предельно общими. С точки зрения западных лидеров, речь могла идти о намерениях, но никак не об обязательствах. У Москвы, по их мнению, не было никаких легальных оснований несколько лет спустя обвинять Запад в нарушении соглашения о нерасширении НАТО, поскольку такого соглашения попросту не существовало.

Но именно в этом и заключалась самая большая проблема. Юридически обязывающего документа не было, но участники переговоров, в ходе которых советской стороне выдавались неопределенные устные обещания, были живы. Горбачев поверил Бушу и канцлеру ФРГ Гельмуту Колю на слово, не добился письменного закрепления обещаний, которые ему давались, и вынужден был признаться, что его провели