Россия и Ливония в конце XV века: Истоки конфликта - [166]

.

Только в феврале 1500 г. ситуация несколько прояснилась: «Мы послали нашего переводчика [Пеперзака] к новгородским наместникам, чтобы получить управу в связи со случаями вооруженных нападений, грабежей, увоза людей, имущества и добра, совершаемых в округах Нарвы и Нейшлоса злонамеренными русскими, из-за которых мы были вынуждены, идя на большие затраты сил и средств, собрать войско и ополчение (lanthauwe und malve), а затем вместе со всей страной пребывать в ожидании и полной боевой готовности; упомянутый переводчик недавно возвратился к нам и поведал, что сказали ему указанные наместники по приказу великого князя Московского, и среди прочего, что такие вторжения, нападения, насилия и разорения совершаются не с его ведения, соизволения и приказа, а из-за злонамеренных людей, обосновавшихся на границе, которые не должны остаться безнаказанными; наш переводчик также видел, как некоторых из их числа в оковах увозили в Москву, чтобы там учинить суд, а чтобы в этом деле была восстановлена справедливость, он даже вынужден был обещать произвести возмещение ущерба и соблюдать мир. Если бы это осуществилось, мы со временем обрели [бы] гарантию [мира]»[1195].

Это был один из немногих случаев, когда новгородские власти среагировали на многочисленные жалобы ливонцев и продемонстрировали готовность прекратить произвол на границе. Уступчивость великокняжеских наместников показалась ливонскому магистру столь неординарной, что, задумавшись о ее причинах он пришел к выводу, что «все дело заключается в том, что в настоящий момент великий князь Московский слишком занят [конфликтом] с великим князем Литовским (Александром Ягеллоном), а недавно захватил [его] города, замки, землю, чтобы вернуть себе свою дочь (Елену Ивановну, супругу Александра); было б это не так, мы в настоящее время, вероятно, стояли у него на пути»[1196]. Думается, что Плеттенберг был прав. Литовское направление внешней политики Ивана III всегда играло приоритетную роль, а потому к 1500 г., когда русско-литовская война вступила в решающую стадию, у московского государя вновь проснулся интерес к сохранению мирных отношений с Ливонией.

«Мы также узнали, — продолжает магистр, — что великий князь Московский находится в ссоре со своим сыном [Василием] из-за того, что он предпочитает видеть на своем месте в качестве великого князя сына своего сына (внука Дмитрия Ивановича), чего не хотят допустить его сыновья, которых он имеет от гречанки. Этот раздор и недовольство отвлекают великого князя [от Ливонии], иначе он бы уже давно напал на нашу страну»[1197]. Из сообщений ливонских дипломатов и разведки Плеттенберг знал также о трениях, которые возникли в 1499 г. между великим князем и Псковом: «Великий князь Московский своего старшего сына (Василия), рожденного от гречанки (Софьи Палеолог), который участвовал в заговоре против него, сделал господином над Новгородом и Псковом, а псковичи не очень-то хотят иметь его господином; по этой причине великий князь посадил в тюрьму двух самых влиятельных бургомистров из Пскова, которые в качестве послов были направлены к нему в Москву, псковичи же ради их освобождения отправили в Москву еще одно представительное посольство с большим количеством подарков и подношений и должны были дать согласие на принятие его [Василия Ивановича] в качестве своего государя»[1198]. Возможно, Плеттенберг постарался использовать сложности такого рода и вбить клин между Новгородом и Псковом, для чего направил в Псков посольство, которое, впрочем, успеха не имело[1199].

В конце февраля 1500 г. Плеттенберг предписал гебитигерам распустить ополчение (малеву) и сообщил в Пруссию о намерении соблюдать мир с русскими, которое было одобрено верховным магистром[1200]. На время основной очаг напряженности переместился южнее — к русско-литовской границе, и Ливония могла пребывать в относительном спокойствии. В мае Иван III объявил ВКЛ войну, которая обернулась для литовцев сокрушительным поражением при Ведроши (14 июля). Военные действия были перенесены в глубь литовской территории, и московские войска один за другим принялись занимать северские города — Мценск, Брянск, Мосальск, Трубчевск, Гомель, Путивль, Чернигов, Любеч, Новгород-Северский, Стародуб, Рыльск. Угроза нависла над Смоленском, Витебском, Полоцком, окрестности которых подвергались разорению[1201].

Александр также пребывал в поиске союзников, и Ливония вполне могла оказаться в их числе. Еще в 1495 г. ливонские города просили Александра замолвить слово перед его тестем Иваном III за арестованных в Новгороде ганзейских купцов и заручились его содействием, хотя Плеттенберг к литовскому государю за помощью лично не обращался. Возможно, в его душе посеяли сомнение слова его начальника и давнего покровителя, верховного магистра Иоганна фон Тифена, который предупреждал его, что в случае поражения Ливонии в войне с русскими литовцы «воодушевятся и смогут причинить [ливонским] землям большой ущерб»[1202]. Когда же отношения Литвы и Москвы стали стремительно ухудшаться, великий князь Литовский забыл о претензиях к Ливонии. В 1498 г. он направил на ганзетаг в Любек посольство, которое должно было передать Ганзейскому союзу, и в первую очередь представителям ливонских городов, предложение о заключении союза против русских. Поскольку ливонцы к тому времени уже покинули Любек, руководство Ганзы обязалось сообщить о предложении литовцев в Ригу, Ревель и Дерпт